Этот гараж, так же как и мой, был сооружен из бетонных блоков. Проведя следующую аналогию, я тут же смекнула, как можно проникнуть внутрь, не утруждая себя взломом замков и не привлекая ненужного внимания. Вот тогда-то мне снова понадобилась Гришина помощь. Я дала ему ответственное поручение — раздобыть домкрат и затем примкнуть к моему одиночеству: я ждала его возле ближайшего круглосуточного мини-маркета. Удивленный моими очередными задумками Григорий долго возмущался и объяснял, что мощный гидравлический домкрат найти не так-то просто. Разжалобить меня ему не удалось — в конце концов он обещал что-нибудь придумать. Пока он думал, я набрала в мини-маркете всякой всячины на тему «поесть» и прожигала время, употребляя неправильную, с точки зрения диетологов, пищу и слушая музыку.

После того как Григорий, вооруженный домкратом, прибыл на «стрелку», мы проделали ту же самую операцию, которую Матюшин произвел с моим гаражом: Гриша поднял домкратом крышу и, посветив моим фонариком, сообщил хорошую весть — «Опель» на месте, стоит неразобранный. Глядя на то, как медленно поднимается перекрытие, я продекламировала со значением:

— Вот появился дядя Гриша и уползает чья-то крыша.

На что мне строго и внушительно ответили:

— Иванова, у тебя нет абсолютно никаких способностей к стихосложению. Не позорь фамилию.

Вот так мы обменялись «любезностями».

Для того чтобы незаконному владельцу не вздумалось выкатить машину из гаража раньше, чем я успею подвезти сюда Пинкертона, Грише пришлось немного покромсать топливную систему, благо капот не был закрыт и не пришлось тратить лишнее время на вскрытие замка. Так что насчет целости и сохранности «Опеля» я слегка приукрасила. Мобильника Белых, кстати, тоже не было на месте. Удачно справившись с задачей, мы разъехались по домам. Как Григорий ни зазывал меня в гости, я была несокрушимой, как древняя скала, — мне нужен был полноценный отдых.

Вот к этому-то гаражу я и вела сейчас Пинкертона.

Снег, сыпавший ночью и мешавший нам с Гришей работать, припорошил все вокруг, и наметанным глазом я определила — к гаражу никто не подходил. Значит, все внутренние замки, которые отпер вчера Григорий, остались в том же положении. Необходимо только скинуть один навесной замок, но это, по моим расчетам, не составит большого труда, так как висел он больше для красоты, чем для дела.

Я посоветовала Пинкертону взять в багажнике монтировку и заняться ликвидацией этой помехи. Белых и сам прекрасно понимал, что менты, которые скоро подъедут (как я смогла уяснить, это будут свои люди, чином не ниже майора), не имеют права без разрешения хозяина вламываться в частную собственность, поэтому дело существенно затянется. Пока отыщется владелец гаража, пройдет немало времени. То, что он не сидит сейчас дома в ожидании милиции, было очевидным. Я же не собиралась ввязываться в эту тягомотину с поимкой виновных — мне своих забот хватает.

Белых хорошо понял мою позицию и ситуацию в целом, но его грызли подозрения: вдруг это просто провокация с моей стороны? Видя его колебания, я произнесла:

— Не будьте таким нудным, Валерий Николаевич. Если судить обо всех людях по себе, то можно завершить свой праздник жизни инвалидом душевного фронта. Проще говоря, свихнуться.

Проникшийся серьезностью названных мною последствий, то есть поняв, что у него нет выбора, Валерий Николаевич без лишних слов взял в руки монтировку и удалил замок. Дорогостоящая пропажа наконец предстала перед счастливым взором автовладельца. Насчет «счастливого взора» я, конечно, погорячилась. Это из области литературного преувеличения — по монолитному выражению лица Белых нельзя было судить о таких тонкостях. И все же Пинкертон засуетился — стал заглядывать в салон, открыл незапертый капот и даже чуть не залез под машину.

— На этом моменте мы расстанемся, — процитировала я его же самого, удивив тем самым своими способностями к запоминанию.

Он ничего не ответил — нечего было сказать. То самое «спасибо», которое полагается говорить в таких случаях, лежало в денежном эквиваленте у меня в кармане. Больше меня здесь ничто не задерживало, и я утопила педаль газа с чувством большого праздника на своей главной улице.

* * *

Подъехав к Катькиному дому, я взлелеяла надежду, что посещаю это жилище в последний раз. Сидя в гостиной на диване, я смотрела на ничего не подозревающую Катьку — мне было ее жаль. С чего начать, вот в чем вопрос. Вначале решила виртуально уложить на обе лопатки Рудухина, поэтому свой рассказ начала с того места, как мы расстались вчера утром. Я поставила себе задачу — рейтинг наркомана в глазах Катьки должен упасть ниже плинтуса, и в то же время, учитывая впечатлительность бывшей одноклассницы, следовало говорить обо всем с предельной осторожностью. Ведь информация о ее муже будет равна наивысшему баллу по «шкале Рихтера». Миссия моя была, как в том фильме, практически невыполнима. Я понимала, что в данной ситуации бессильна что-либо изменить — если даже кража Рудухиным Катькиных денег не убедила ее в том, что ее ненаглядный обыкновенный уголовник и подонок.

Когда барышня услышала красочное описание того, как Рудухин лежал на софе в наркотическом «пике», я испугалась, что переборщила с красками: Катька побледнела и судорожно вцепилась в обивку дивана.

Пока она глотала воду, быстренько преподнесенную мной в качестве успокоительного, я решала, как мне начать следующий рассказ, который по сравнению с этим отличался повышенной степенью тяжести.

Ходить вокруг да около было не в моем стиле, поэтому сообщение о том, кто убил Самохвалова Василия Ивановича, я сделала, что называется, в «лоб».

От сказанных мною слов в голове у Катьки произошло легкое затмение. Пока она переваривала услышанное, я невесело констатировала для себя, что, по сути, являюсь виновницей разрушения ее жизни. Когда «столбняк» прошел, последовало словесное выражение эмоций, вылившихся в одну монотонно повторяемую фразу:

— Не может быть… не может быть…

Катька начала раскачиваться из стороны в сторону, а я ринулась к лекарствам. Она залпом выпила предложенную мной микстуру, а я подумала, что на ее месте прежде выслушала бы до конца весь расклад. А вдруг я плохой детектив и неверно вычислила убийцу? Но Катькина истерика была вызвана не большим доверием к моей персоне и моим профессиональным качествам, а накопленным нервным напряжением, нашедшим выход.

К моему удивлению, Катька вскоре смогла взять себя в руки и потребовала назвать причину, из-за которой ее муж совершил убийство ее отца. Наконец-то с ее стороны последовало осмысление ситуации. Услышав, что причиной являлись деньги, Катьку передернуло.

— И этот человек был моим мужем!

— Дело в том, что это еще не все. Антон Демин не сам упал в коллектор. В этом ему помог твой муж.

Далее Катьке пришлось выслушать, зачем Игорю Коршунову понадобилось убивать Антона Демина. Все то время, что я отчитывалась перед ней за проделанную работу, а проще говоря, вела рассказ, Катька смотрела на меня испуганными глазами — не сообщу ли я ей еще что-нибудь ужасное. Прошло много времени, прежде чем я ответила на все ее вопросы, и она стихла, привалившись к спинке дивана, поняв, что я уже выложила все, что имела сказать. Про то, как Спайк трижды хотел помочь мне покинуть этот мир, я тоже рассказала. Сделала это только из-за того, чтобы Катьке не вздумалось жалеть и оправдывать своего мужа, как до этого она делала с Рудухиным.