На мою просьбу следаки вяло кивают. Усаживаюсь, вдыхая запахи машинного масла и прогорклого сигаретного дыма, пыли и дешевого одеколона. Руки ноют, а сердце больно толкается в ребра… Я подвел Соню… Почему-то сейчас я думаю не о собственной свободе, а о ней… Мирону нетрудно будет доказать мою невиновность, я в этом не сомневаюсь, а доверие Сони восстановить ох как сложно…

– У вас есть свидетель? Или… Как вы выяснили, что я совершил столь дерзкое преступление? – ухмыляюсь, как и этот хмурый тип Демченко.

– А вы не ёрничайте, Барсов. Свидетель есть. Он пришел в полицию и признался, что дал вам взятку. Деньги меченые и…

– И за что он мне ее дал? Интересно?

– За решение вопроса о выделении земельного участка для строительства, – уверенно отвечает Демченко.

– А можно узнать фамилию блюстителя закона? Есть его показания на бумаге?

– Все предоставят вашему адвокату, Барсов. Я бы советовал вам вести себя спокойно и… не лезть, куда не просят.

Меня привозят в один из районных СИЗО. Демченко освобождает мои руки и заставляет подписать какую-то бумагу. Звонит Мирону с моего телефона, включив его всего на минуту… Не знаю, почему, но я не желаю сообщать об аресте Лене… Видеть ее перекошенное от недовольства лицо и выслушивать обвинения. Не хочу… Неудивительно, что на предложение Демченко позвонить супруге я отвечаю отказом.

Мирон приезжает ко мне через час. Выслушивает обвинения следователя и читает показания, представленные на бумаге неизвестным «свидетелем». Молчит, переводя взгляд с Демченко на меня… Хмурится, поджимает губы, смотрит в окно, изображая на лице глубокий мыслительный процесс. Мне же от его молчания становится тошно… так и хочется крикнуть: «Ты будешь помогать? Что нам теперь делать?». Но я молчу, следуя совету Демченко не ерничать.

– Можно мне поговорить с обвиняемым? Минутку, – наконец, произносит Мирон.

– Пять минут, – цедит Демченко и оставляет нас одних.

Мирон кладет руки на стол и складывает пальцы в замок. Провожает Демченко взглядом, а когда дверь с лязгом захлопывается, произносит:

– Дело полная лажа, Марк Юрьевич. Вы же понимаете, откуда ветер дует? Фармкомпании легче дать на лапу начальнику следкома, чем возиться с вами.

– Понимаю. И что нам теперь делать? Они так и будут травить людей некачественными препаратами, вызывающими опухоли?

– Мне надо все обдумать, – вздыхает Мирон. Подается вперед, монотонно постукивая пальцами по столешнице. – Копать под фармкомпанию, безусловно, надо, но… Нашей ошибкой был официальный запрос. Надо пустить туда засланного казачка. Только так их можно вывести на чистую воду, остановить. Раздобыть неопровержимые доказательства, провести химический анализ…

– Глупости все это, Мирон. Мы жалкие блохи против концерна. Их деятельности способствует само государство. Мирон?

– Слушаю.

– Свяжитесь с Софьей Васильевной. Мы должны были встретиться, но я… Они мне даже позвонить не дали.

– Свяжусь. Вам что-то нужно, Марк Юрьевич? – Мирон удивленно вскидывает бровь.

– И… Лене тоже позвоните. И Глебу… Мне вещи нужны.

– Ох, горе… Позвоню вашим помощницам и всем, кому вы сказали тоже. Я вытащу вас, но… Воспринимайте сей казус как предупреждение. Нам надо обзавестись союзниками покруче этого фармзавода. Возможно, конкурентами. Подумайте об этом на досуге.

Я лишь уныло киваю – досуга мне теперь прибавилось…

Глава 40.

Софья.

– Спасибо, Степаныч, – скромно улыбаюсь я, благодаря слесаря.

– Не криво, Софья Васильевна? Я вроде постарался, посмотрите, – он взмахивает ладонью в сторону новенькой ярко-красной таблички, умело приколоченной к двери.

«Тарасевич Софья Васильевна, врач высшей квалификационной категории, травматолог, заведующая травматолого-ортопедическим отделением».

Такие вот дела… И стены кабинета мне совсем не жмут. Провожаю Степаныча и распахиваю двери, погружаясь в атмосферу тишины и уюта. Это вам не шумная ординаторская с маленьким столиком возле окна и заполонившими подоконник орхидеями! Сколько же лет я там провела… Сколько людей прооперировала…

Бесшумно ступаю к гладкому лаковому столу и усаживаюсь в удобное новое кресло, подаренное сотрудниками отделения. Вдыхаю запахи натуральной кожи и полироля для мебели. Вот так, Паша… А ты в меня не верил. Устремляю взгляд в окно, как будто за ним кружится невидимый силуэт моего покойного мужа. Он наблюдает со стороны за моими успехами и ничего… ничего, слышите, не может возразить. Только смотрит и злится… Крепко зажмуриваюсь, прогоняя наваждение… За окном плывут серые плотные тучи. Грузные и неповоротливые, нести их по небу подвластно лишь ветру. То ли дело я – песчинка во Вселенной, жалкая блоха, которую врагам ничего не стоит раздавить…

Аккуратно раскладываю на столе карты пациентов и тянусь к телефонной трубке. Папа Паша бодрится, но я-то знаю, как он переживает за Ванечку. А я боюсь визитов незваных гостей в дом моих близких… Вероятно, я плохо знала своего мужа, раз не могу догадаться, куда Павел спрятал разработки?

– Папуль, вы как? – произношу в динамик стационарного телефона.

– Мы-то отлично! А как ты, наша начальница? Освоилась уже? – он довольно покряхтывает.

– Да, даже слишком быстро освоилась. Прямо сроднилась с уютным креслом, – улыбаюсь, откатываясь к окну. На подъездной дорожке паркуются машины «скорых», возле крыльца теснятся посетители, между деревьев сквера мелькают яркие зонты… В привычную картинку вклинивается необычный элемент… И я его знаю… Прищуриваюсь, убеждаясь в своей догадке – в больницу приехал Мирон Альбертович. Вот он захлопывает дверь автомобиля, поднимает воротник плаща и крепче прижимает к груди черную потрепанную папку. Я почти не сомневаюсь, что он идет ко мне…

– Сонька, ты там не уснула? Ванюшка наш так гулит, ты бы слышала!

– Ой, папуль, отвлеклась. Возьму завтра отгул, и пойдем в поликлинику. Надо узнать, наконец, где малыш наблюдался и делала ли ему Вика прививки. И Наталья Ивановна меня тоже ждет…

– Ну ничего, Сонь. Может, Галя какие-то справки сможет взять? А Наталья Ивановна подождет… Ты заведующая отделением, а не хлеб с маслом, да и вообще…

– Все, папочка. Пойду к тяжелой пациентке, проведаю ее. До вечера. Не забывайте гулять с Ричардом.

Кладу трубку телефона на место, почти врастая в кресло. Он сейчас придет ко мне… И что ему понадобилось? Почему-то волнуюсь, как перед первым свиданием. Что говорить? Мои жалкие стенания прерывает решительный стук в дверь.

– Здравствуйте, Софья Васильевна, – деловито произносит Мирон, на ходу стряхивая капли с воротника.

– Здравствуйте, присаживайтесь. Вы по делу?

– Да, – уныло вздыхает он, плюхаясь в кресло возле стола. – Я к вам с плохими вестями. Марка Юрьевича арестовали. Дело сфабриковано, я почти уверен, что имел место подкуп свидетелей и сотрудников следственного комитета.

– Признаться честно, об этой новости я знаю, – киваю в ответ. – Видела в новостях. Я могу ему чем-то помочь? Может, нужно что-то принести или поговорить с кем-то?