Половина рабочего дня пронеслась стремительно, до отъезда оставалось совсем ничего, хотелось сделать как можно больше, чтобы облегчить нагрузку другим. На обеденный перерыв Женя не пошла, достала из ящика стола шоколадку и заварила себе пакетик «Липтона». За десять лет жизни в Забайкалье Женя приохотилась к чаю с молоком, интересно, забудется ли привычка, когда они вернутся в дождливый, сырой климат?

Женя присела с чашкой к окну. Валентина Павловна сидела за столом в углу и шумно прихлебывала чай из большой, в крупные цветы кружки, попутно просматривая финансовый документ и делая в нем карандашные пометки.

За окном сияло неутомимое забайкальское солнце, придавая улице приветливый вид. Сухие листья плясали дружный осенний танец.

Голос за спиной раздался неожиданно.

– Ты похудела, – сказала Валентина Павловна.

– Н-немного, – смутилась Женя, стараясь не краснеть.

Начальница хмыкнула, шевельнулись подведенные карандашом брови.

– Давно замужем?

– Почти одиннадцать лет…

Валентина Павловна кивнула. Стало слышно, как царапает бумагу острый кончик карандаша.

– Золовка жила с мужем пятнадцать лет, – не глядя на Женю, сказала начальница, – без детей. Доктора сказали, что надежды нет. Тайком от мужа, он у нее – большой партийный чин, съездила в дацан. Лама посоветовал молитвы и специальный пост. Сейчас у них двое детей. Погодки, сын и дочь. Разным людям разное помогает. Если веришь в Бога, сходи в церковь. Если нет – сама посмотри себе в душу. Там все ответы живут.

Что? Что она хочет этим сказать? – с тоской подумала Женя. Зачем лезет в душу своими узкими – не пойми что думает – азиатскими глазами? Нет в Жениной душе никаких ответов, только черное, выжженное дотла прошлое.

Наталья хлопнула форточкой и задернула шторы. Унылый ноябрьский дождик проникал в душу, заливая ее тоской. Неужели на свете и вправду существуют другие, более приятные для жизни места? Жаркие страны, где никогда не бывает зимы и где много-много солнца.

Монотонное, сводящее с ума шарканье отцовских ног за стеной сменилось скрипом деревянного кресла-качалки.

Хорошо бы смазать, подумала Наталья, знать бы как.

Она отомкнула дверцу секретера и достала альбом с фотографиями.

На раскрытой наугад странице оказалась фотография Асиной свадьбы. Невеста в пенном белом платье с шлейфом, на голове роскошный венок из белых цветов, под ним фата. Жених в белом смокинге. Смуглое лицо с ямочкой на щеке и ослепительная, прямо в камеру улыбка. Наталья всмотрелась в юное, чужое лицо жениха. Нашла в толпе себя, прикрытые, словно от боли, глаза, напряженные скулы. Тверской фотограф явно не умел фотографировать смуглых иностранцев, Эдуардо выглядел очень темным, почти черным. Или он таким и был?

Из комнаты отца послышался новый звук, словно стучали в костяные барабаны маленькие злые человечки. Наталья захлопнула альбом и пошла проверять.

Отец перестал щелкать костяшками пальцев и повернулся на звук открывающейся двери. На дочь уставились помутневшие от катаракты глаза.

– Я больше не буду, – упрямо, как капризный ребенок, сказал отец.

– Ты же знаешь, это вредно для суставов, – ласково, но твердо, как и следует разговаривать с детьми, сказала Наталья, – включить тебе радио?

– И что я буду слушать? – сварливо сказал отец. – Ни одной толковой передачи. В эфире негатив, чернуха и, извини за выражение, порнуха.

– Не накручивай себя, давление поднимется, – сдержала вздох Наталья, – лекарство принимал?

– Как? – Отец беспомощно развел руками. – Я должен на ощупь определить, что от давления, а что от сердца?

– Врач сказал, операция прошла успешно, видимость во втором глазу семьдесят процентов. Это хороший результат…

– Недоучки! – мгновенно взорвался отец. – Что они понимают, эти нынешние врачи! Институты штампуют их пачками, каждая партия – брак!

Надулась и опала морщинистая кожа на отцовской шее.

Как у ощипанного гуся, подумала Наталья и устыдилась собственным мыслям.

Она выдавила таблетку из пластикового гнездышка и вместе со стаканом воды подала отцу.

– Я видела в аптеке специальную коробку для лекарств, можно разложить таблетки по дням или по приемам, как тебе будет удобнее.

Отец запил лекарство водой, отдал стакан и страдальчески скривился.

– Если я тебе в тягость, так и скажи.

– Это еще к чему? – Наталья хлопнула дном стакана о тумбочку. – Как ты можешь так говорить? Я стараюсь как могу…

Отец мигнул мутными, ничего не выражающими хрусталиками и скорбно покачал головой.

– Я ноги сбила, бегая по аптекам и докторам, – сказала она, не замечая, как растет, ширится ее голос, – коробку эту дурацкую присмотрела, думала, тебе будет легче.

– Не кричи. – Отец утомленно прикрыл глаза.

Наталья могла почти поклясться, что по его лицу пробежала легкая усмешка. Сколько раз она говорила себе, что ни за что не поддастся на его провокации. Очень часто отец нарочно говорил всякие гадости, чтобы вывести ее из себя, словно ее боль, гнев или обида были так же необходимы для выживания, как вода, еда и воздух.

– Я пожилая, никому не нужная девушка, – медленно сказала Наталья в редеющую макушку отца, – я никуда не выхожу. Дом – работа, работа – дом. У меня нет семьи, нет друзей и никакой надежды на будущее.

Отец встрепенулся, уставился в Наталью немигающими, невидящими глазами с покрасневшими ободками век и закричал:

– Я так и знал, что ты мной тяготишься! Слабая, ничтожная тварь. Лучше бы я тебя выгнал из дома, а не Женю! Вон! Вон отсюда!

Резко, как в театральной драме, зазвонил телефон. Сопровождаемая криками отца, Наталья выбежала из комнаты.

Чтобы не слышать криков отца, Наталья прикрыла свободное ухо ладонью и плотно прижала трубку к уху.

– Наташка, ты? – визгливо осведомился бабский голос.

– Куда именно вы звоните? – сухо сказала Наталья, недоумевая, кто бы это мог быть. Коллеги обычно обращались по имени-отчеству.

– Надо же… Натаха, – проверещала незнакомка, – сколько лет, сколько зим! А я боялась, что вы переехали или номер поменяли. Неужели не узнаешь? Я бы тоже ни за что не узнала бы тебя по голосу. А что там за шум у вас, собаку завели?

Наталья опознала не столько голос, сколько бестолковую, захлебывающуюся интонацию. Не может быть!

– Аська! – заорала она во все горло, легко перекрикивая отца. – Это ты? Откуда ты звонишь? Неужели с Кубы? Слышно отлично!

– Да в Москве я, в Москве, – Ася засмеялась знакомым смехом, – проездом. Завтра лечу в Харьков. Отец теперь там живет, ты, наверное, слышала.