Свет тускнеет, и яркие свечи горят лишь возле прикованной к мачте Ариадны. Раздаются унылые дифирамбы. Из пола возле ее ног появляется виноградная лоза. Она оплетает ступни Ариадны, поднимается по коленям к спине, исцеляя полученные раны. Купаясь в этой нежности, Ариадна начинает тихо стонать. В унисон с ней слышатся стоны матросов и нимф, которые скрыты темнотой. Из той же темноты выходит прекрасный золотоволосый юноша.

– Я – Дионис, – говорит он Ариадне.

Юноша снимает с нее кандалы, помогает подняться и надеть сорванные одежды. Говорит, что ее красота не могла оставить его равнодушным. Стоны разбойников становятся громче. Дионис бросает в их сторону негодующий взгляд, и в этот момент вспыхивает свет, показывая место происходящей оргии. В объятиях разбойников заключены не прекрасные нимфы, а ужасные твари, сочетающие в себе формы львов и медведиц. Обезумевшие разбойники бросаются в море, превратившись в дельфинов, а Дионис предлагает Ариадне стать его женой.

Тускнеет свет. Меняются декорации. Остров на горизонте, причал, берег, столы, ломящиеся яствами. Верные нимфы окружают Диониса и Ариадну, к ним присоединяются сатиры и менады: дикие и необузданные, облаченные в шкуры убитых животных и подпоясанные задушенными змеями. Надрываются скрипки и барабаны. Дикие пляски в честь свадьбы медленно начинают перерастать в неистовую оргию. Эйфория захватывает всех, образуя порочный полукруг из сплетенных в самых откровенных позах тел, в центре которого прекрасная Ариадна отдается Дионису. Дикий танец плоти заставляет полукруг сжиматься, и вскоре сатиры, менады и вакханки уже поднимают влюбленных на руки.

Последний удар барабанов, последний аккорд скрипок. Свет гаснет, и уже в кромешной тьме после недолгой паузы раздается надрывный плач младенца. Затем снова тишина и медленно одна за другой начинают разгораться свечи, освещая опустевшую сцену, выглядящую неприлично голо без декораций и актеров.

Затаившая дыхание публика начинает дышать. На сцену один за другим выходят актеры. Торсий выходит последним и, встав во главе труппы, внимательно вглядывается в ошалевшие глаза собравшейся публики. Секундная пауза… и зал взрывается аплодисментами.

– Это потрясающе! – прошептала Саломея.

От оваций закладывало уши. Где-то подсознательно Саломея понимала, что все это – игровой сценарий, а Торсий – имитация, но… «Будь я проклята, если не выражу актерам свое восхищение», – думала она, рукоплеща вместе со всеми, не замечая, что занавес давно опустился. Игровой процесс подчинил, очаровал. Затем публика потянулась к выходу.

– Никуда не уходим! – цыкнула Криста, сжав руку Саломеи так сильно, что боль помогла собраться, стряхнуть часть гипнотического игрового очарования.

Толпа продолжала вытекать сквозь главные двери. Зрительный зал пустел. Оставался лишь четкий запах пота и мускуса, который витал в воздухе забытой аурой закончившегося представления. В пустом зале Саломея почувствовала себя неуютно, словно, когда ушли зрители, обнажился не только театр, но и она сама.

– Это просто предустановленные алгоритмы, – сказала Криста. – Борись с ними.

Она сильнее сжала Саломее руку. Точка сборки персонажа оценила повреждения и обожгла сознание игрока болью. Вспышка была яркой, отрезвляющей. Где-то далеко раздавались голоса людей, продолжавших восхищаться увиденной постановкой, но улица перед театром неизбежно пустела. В зрительном зале гулял сквозняк, который перешептывался с колышущимся занавесом и недовольно пыхтевшими факелами у входа. Затем тишину разбавили голоса актеров.

Театральная труппа спустилась со сцены, меряя чужаков недовольным взглядом. С замиранием сердца Саломея узнала Ариадну. Имитация прошла мимо, гордо подняв голову. Саломея тяжело вздохнула. Актеры расходились, покидая театр. Ночная улица у главного входа проглатывала их, скрывала из виду. Последним со сцены спустился Торсий, прошел мимо двух ожидавших его женщин. Казалось, еще мгновение, и он уйдет, как другие актеры, но неожиданно Торсий замер, подумал о чем-то с минуту и резко обернулся, оценив сначала дорогие платья Саломеи и Кристы, а затем и самих хозяек.

– Хотите стать актрисами? – спросил он.

– Мы… – Саломея хотела сказать «да», но поняла, что не может дышать от волнения.

Торсий молчал, ожидая ответа. Его пытливые глаза не то смеялись, не то ощупывали новых актрис тяжелым взглядом драматурга, для которого спектакль продолжается всю жизнь, а все люди – актеры.

– Мы… – Саломея тщетно пыталась преодолеть оцепенение. – Мы…

Перегруженные адаптивные алгоритмы наконец-то приняли оставленные Кристой десятки запросов, провели новый анализ и, не выявив отклонений, направили к новому игроку имитацию демона – невидимого мудрого советчика, застывшего за плечом игрока, чтобы плести интриги.

– Не восхищайся Торсием, он не любит лести, – услышала Саломея доступный только ей совет демона. – Укажи великому драматургу на огрехи в игре главной героини.

– Великолепная постановка, – тихо сказала Саломея, но в пустом театре слова звучали слишком громко.

Торсий услышал похвалу и помрачнел, теряя интерес.

– Укажи ему на минусы Ариадны, – прошептал демон за плечом.

Слушать чужие советы было непривычно, но присутствие демона придавало сил и решимости. Страх и онемение отступали. «А что если это Арк-Ми? – подумала Саломея. – Что если он закончил обучение и пришел ко мне, чтобы вместе мы пробрались во дворец Эдипа и разгадали ряд загадок, сорвав банк?»

Великий драматург помрачнел и развернулся, собираясь уходить.

– Великолепная постановка, но игра Ариадны требует шлифовки, – решительно сказала Саломея.

Торсий театрально замер на полушаге.

– И где именно, по-твоему, игра требует шлифовки? – спросил он не оборачиваясь.

– Назови ошибки клубком нити, а постановку – лабиринтом, – посоветовал демон Саломеи. Она подчинилась. – А теперь сравни Ариадну с Тесеем…

– Хочешь сказать, что Ариадна пронесла свои ошибки через все представление? – спросил Торсий, выслушав аллегории.

– Не отвечай, – велел демон, и Саломея снова подчинилась.

Драматург ждал какое-то время ответа, затем нетерпеливо обернулся, с вызовом предложив сыграть лучше.

Вряд ли женщина-небожитель понимала, что ее превращают в ключ, – нейронный трип продолжался, и это для игрока-наркомана было главным. Арк-Ми молчал, хмуро наблюдая за работой брата. «Понимает ли он, что эта женщина – человек, – думал Арк-Ми. – Не совсем, конечно, человек, но сознание человека находится в теле игрового клона, которое он превращает в ключ для взлома архива…» Женщина-небожитель запрокинула голову и широко улыбнулась, не открывая глаз. Нейронный корсет работал исправно, поддерживая тело клона, и со стороны казалось, что женщина просто кривляется, болтая с друзьями.

Прай-Ми подключил модуль взлома к жидкому чипу небожительницы и подозвал Анакс.