И снова леса, лесные и проселочные дороги, которые уводили маленькую колонну дальше на юго-запад. Теперь уже Алексей не боялся ехать в дневное время. Они пробирались такими дорогами, где немцев и быть не могло. Нечего им там делать. Когда на фронте идут такие страшные бои, у армии просто не может быть сил и средств оставлять гарнизоны в каждом селе, удаленном от основных транспортных магистралей. А от них группа держалась как можно дальше.

За ночь и утро удалось проехать почти сорок километров. Около одиннадцати часов дня просека неожиданно вывела их к берегу речушки, где Соколов велел остановиться.

Картина перед танкистами открылась безрадостная. Здесь явно проходили бои. В реке торчали, как гнилые зубы, почерневшие деревянные обгоревшие сваи – все, что осталось от моста. В реке и по обе стороны речушки скелетами горбились остовы сгоревших грузовиков. А на берегу, между речушкой и лесом, когда-то стояла деревенька. Небольшая, домов в тридцать. Но сейчас от нее остались только печные трубы да столбы от ворот. Черными безобразными кучами лежали обгоревшие бревна и доски на тех местах, где когда-то стояли дома, цвели фруктовые деревья. На холмике погост. На многих могилах еще не выросла трава. Значит, свежие. Селяне своих хоронили.

Соколов опустил бинокль. Что смотреть, душу только травить. Он велел трогаться, но через несколько минут, когда танк и автомашина снова свернули на лесную дорогу и деревья скрыли от глаз деревню и речку, Бабенко вдруг остановился. Танк качнулся вперед и замер. Двигатель замолчал.

– Что случилось, Бабенко?

– Гусеница, товарищ младший лейтенант!

Механик-водитель выбрался из своего переднего люка и остановился у правого борта, сдвинув шлемофон на затылок. Соколов спрыгнул на дорогу и посмотрел на траки. Два пальца почти выскочили, гусеница держалась на честном слове. И как только Бабенко сумел это почувствовать! Семен Михайлович подошел к гусенице, стал трогать ее, присел, заглядывая сбоку и снизу.

– Один трак придется менять, товарищ младший лейтенант. И пальцы тоже. Погнуло их. Трудно будет выбить наружу. Газовая сварка нужна. Да ладно, справимся.

– Все к машине! – крикнул Соколов в люк. – Логунов, захватите автомат и подсумок с диском.

Когда все, включая Бочкина, собрались возле командира и механика, Алексей приказал:

– Займитесь с Семеном Михайловичем починкой. Логунов остается за меня. Я пойду осмотрюсь. Может, в деревне кто остался. Может, наших красноармейцев видели?

Танкисты сбросили поясные ремни и стали доставать из инструментальных ящиков кувалду, запасные пальцы, которыми соединялись траки гусеницы. С лобовой брони сняли запасной трак. Соколов с автоматом на изготовку двинулся по дороге назад.

Следы гусениц танка были хорошо видны на лесной дороге, по которой давно никто не ездил, кроме, может, деревенских телег. Это не понравилось лейтенанту, но тут уж ничего не поделаешь. Танк есть танк. Выйдя к опушке, Соколов, прячась за деревьями, в бинокль осмотрел сгоревшую деревню, дальний берег реки, где к ней выходила проселочная дорога. Никого. В воздухе была совсем не военная тишина. Где-то в голубой вышине надрывался жаворонок. Пахнуло детством, сенокосами, кострами в ночном, куда он с пацанами гонял коней, с печеной картошкой и страшными рассказами про мертвецов и всякую нечисть.

В деревне делать было нечего. На этом пепелище вряд ли кто-то сейчас жил. И Алексей свернул направо, чтобы пройти лесом. Судя по карте, там, за лесочком, проходила еще одна проселочная дорога, которая вела вдоль леса и реки. Она связывала сгоревшую деревню и мост с другим селом в двадцати километрах отсюда. Стоило оценить ситуацию. Ездят ли по той дороге немцы? Насколько она оживленная? Если ею пользуются, то, возможно, в Алексеевском, как называлось то дальнее село, мог стоять немецкий гарнизон. А это значит, что надо лесом уходить отсюда подальше, в более глухие леса. А если дорога заросла травой, значит, здесь тихо и относительно безопасно.

Через несколько минут впереди, среди деревьев, мелькнула темная фигура. Соколов не понял, показалось ли ему, но на всякий случай шагнул в сторону зарослей орешника и замер, держа автомат наготове. Вскоре послышался звук треснувшей ветки. Потом лесная птица испуганно взлетела с тропы.

Лейтенант увидел человека. Это был старик лет восьмидесяти, с седой длинной бородой, в облезлой шапке-ушанке и ватной безрукавке-душегрейке. Штаны на коленях были залатаны цветными заплатами, на ногах были растоптанные солдатские ботинки, явно великоватые ему на пару размеров. Шел он, старательно поднимая ноги, чтобы не шаркать ими по траве, на плече висела холщовая сумка, в которой что-то подозрительно позвякивало.

Когда старик поравнялся с кустами, Соколов вышел из своего укрытия, благодушно улыбаясь и забрасывая автомат за спину. Но к его огромному удивлению, старик не проявил ожидаемой радости от неожиданной встречи с советским командиром. Он нахмурился и внимательно осмотрел с ног до головы незнакомца в черном танкистском комбинезоне, из-под которого виднелись воротник гимнастерки и петлицы с командирским кубиком.

– Здравствуйте, дедушка, – продолжал улыбаться Алексей. – Откуда идете?

– А ты кто таков, чтобы допросы мне устраивать? – скрипучим старческим голосом проворчал старик, останавливаясь. – Ишь, здравия мне желает. Давненько не виделись!

– Дедушка, а вы что такой неприветливый? – смутился Алексей и перестал улыбаться. – Командиру Красной Армии не рады, что ли?

– А что мне тебе радоваться? Командир какой нашелся. Где она, твоя армия? Ты ее с собой привел? Или один по лесам шатаешься, от людей шарахаешься? Ты назад вон пойди, к речке выйдешь. Там деревня наша, ты глянь на нее, командир.

– Я видел, – вздохнул Алексей. – Сгорела ваша деревня.

– Сгорела. А народу сколько на погост снесли, знаешь? А скажи-ка мне, командир, почему это она сгорела? Мы что, денег на нашу армию жалели? Детей своих не посылали служить, чтобы они учились ратному делу, технику вам новую не давали, оружия не было у вас? Так почему сгорела моя деревня, почему старуха моя померла в огне, а я вот один на белом свете остался? Ответь мне.

– Силен враг, – опустил голову Соколов, обескураженный таким поворотом беседы. – Силен, напал неожиданно, много его. Понимаю. Можешь сердиться и на меня, и на всю нашу армию, только не видел ты, как сражаются красноармейцы, как гибнут, врага сдерживая, как умирают в бою за свою Родину. Не кори, старик, не все так просто.

– Не все так просто, – повторил дед и тоже опустил голову. – Далеко отступили-то? Много землицы русской отдали германцу? До Волги еще не дошли? Москва еще стоит?

– Ни Волги и ни Москвы немцам не видать! – уверенно ответил Алексей. – Собирается армия с силами, резервы подтягивает. Скоро ударим и погоним с нашей земли. Ты, главное, верь, старик.

– Ударите. Ударить вы, может, и ударите, да сколько городов и сел отдали, сколько народу погибло, который вы бросили на произвол судьбы. Врагу отдали. Этих кто вернет? Ладно, лихо было и до этого, ан не погибла Россия. Ты-то чего здесь шатаешься? Из окружения, что ли, выходишь?