Хай-стрит полна была шныряющими «вольво» и твидовыми покупательницами с плетенками из пальмового волокна. Я пошлялся мимо магазинов, останавливаясь там и тут, чтобы заглянуть в окно, прошел мимо гордых георгианских домов и вдруг оказался у входа во дворец Бленхейм и парк. Под внушительной декоративной аркой стояла билетная будка, вывеска предупреждала, что вход для взрослых стоит 6.90, хотя при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что в цену билета включены экскурсия по дворцу, дом бабочек, миниатюрный поезд, игровая площадка приключений и все изобилие культурной программы. Еще ниже была приписка, что просто вход на территорию стоит 90 пенсов. Может, меня и легко одурачить, но никто не вытянет у меня 90 пенсов без веских оснований. Со мной был мой верный план картографического управления, и на нем значилось, что все открыто для публики, а потому я с наглой усмешкой вступил под арку, придерживая рукой бумажник, и сидевший в билетной будке мужчина благоразумно решил со мной не связываться.

Проходя за ворота, вы мгновенно оказываетесь в другом мире. Перемена ошеломляет. По ту сторону остался шумный город, а по эту вы вдруг погружаетесь в сельскую идиллию того сорта, что кажется незаконченной без фигур Гейнсборо в пейзаже. Передо мной простирались 2000 акров заботливо продуманного ландшафта — коренастые каштаны и элегантные тополя, бильярдное сукно газонов, пейзажные озера, пересеченные внушительными мостами, и посреди всего — монументальное барокко дворца Бленхейм. Поистине замечательно,

Я двинулся через парк по изгибающейся дорожке, обегающей дворец и набитую автостоянку для посетителей и тянущуюся по краю парка развлечений. Однажды я вернусь и загляну туда, но сейчас моей целью было пройти через парк к выходу на Бладон-роуд. Бладон — неприметное местечко, дрожащее под колесами проезжающих грузовиков, но в его центре церковное кладбище, где похоронен Уинстон Черчилль, Начинался дождь, а пройти пешком по шумной трассе надо было довольно далеко, так что я усомнился, стоит ли поход таких усилий, но, когда добрался туда, обрадовался, что дошел. Кладбище было красивым и уединенным, а могила Черчилля — такой скромной, что ее не сразу удалось отыскать среди покосившихся надгробий. Я оказался единственным посетителем. Черчилль и Клемми[25]делили простой и заброшенный на вид участок, и мне это показалось удивительно трогательным.

Для такого, как я, пришельца из страны, где даже самого незначительного и негодящего президента увековечивают, когда он откинет коньки, мемориальной библиотекой — даже Герберту Гуверу где-то в Айове досталось здание, напоминающее Всемирный торговый центр, — удивительно видеть, что величайший государственный деятель Британии двадцатого века отмечен лишь скромной статуей на Парламентской площади да этой простой могилой. Меня впечатляет столь демонстративная сдержанность.

Я той же дорогой вернулся к Бленхейму и покрутился по парку развлечений и другим открытым аттракционам. Парк развлечений — это, надо думать, сокращение от «развлечем и с удовольствием возьмем ваши денежки»; его основная цель, как видно, — помочь посетителям расстаться с крупными суммами в сувенирных лавках и чайных, а также при покупке садовых ворот, скамеек и прочих изделий местной столярной мастерской. Десятки гостей с довольным видом расхаживали вокруг, очевидно не смущаясь мыслью, что они заплатили 6 фунтов 90 пенсов за право увидеть то, на что можно полюбоваться в любом приличном городском парке. Покинув сад и направляясь к дворцу, я воспользовался возможностью изучить миниатюрный паровоз с вагонами. Он бегал по коротенькой рельсовой ветке в одном уголке парка. Пятьдесят англичан, скорчившихся в крошечных тележках под серым моросящим небом, чтобы проехать 200 ярдов, и уверенных, что они весело проводят время… это зрелище я забуду нескоро.

По мощеной дорожке я вышел к дворцу, перешел через великолепный мост работы Ванбру и оказался перед мощной, абсурдно амбициозной колонной первого герцога Мальборо, возведенной на холме над дворцом и озером. Воистину, это весьма достопримечательное сооружение, и не только потому, что колонна надменна и внушительна, но и потому, что на нее открывается вид по крайней мере из сотни дворцовых окон. Кем надо быть, задумался я, чтобы воздвигнуть памятник самому себе на собственной земле? Какой разительный контраст с простой могилой доброго старого Уинни!

Возможно, я несколько простодушен, но мне всегда казались до странного несоразмеримыми масштаб свершений Мальборо и размеры Бленхеймского дворца. Я могу вообразить, как в минуту буйного торжества благодарная нация вознаграждает герцога, скажем, двухнедельной оплаченной путевкой на Канары и, возможно, набором столового серебра или чайным сервизом, но, хоть убей, не пойму, каким образом несколько мелких побед при таком захолустье, как Уденар и Мальплаке, преподнесли старому хрычу один из лучших дворцов Европы и герцогский титул. Еще более непостижимо для моего ума, что 300 лет спустя наследникам герцога позволяют замусоривать парк игрушечными поездами и качающимися замками, брать плату за вход и наслаждаться незаслуженными привилегиями только потому, что у их далекого предка имелся талант выигрывать сражения. Мне это представляется весьма эксцентричным.

Помнится, я где-то читал, как десятый герцог Мальборо, гостивший в доме своей дочери, озабоченно возвестил с верхней площадки лестницы, что зубная щетка у него не пенится как положено. Оказалось, что его лакей всегда выдавливал пасту на щетку, и потому герцог пребывал в неведении, что сие устройство не пенится само по себе. На этом я и закончу свою речь.

Пока я стоял, любуясь видом и размышляя над странностями наследственной аристократии, весьма ухоженная молодая женщина на гнедой кобыле проскакала мимо, чуть не сбив меня с ног. Понятия не имею, как ее звали, но выглядела она богато и аристократично. Я небрежно улыбнулся ей, как улыбаются обычно, столкнувшись на улице с незнакомцем, однако она смотрела сквозь меня и не снизошла до улыбки. Тогда я пристрелил ее. Потом вернулся к машине и уехал.

Я два дня провел на дорогах Котсуолда, и они мне совершенно не понравились — не то, чтобы был Котсуолд плох, а вот автомобиль — был. Вы заперты в самодвижущемся экипаже, и скорость у него совершенно неподходящая. Я успел привыкнуть к движению со скоростью пешехода, или во всяком случае поездов Британской железной дороги, которые движутся примерно с той же резвостью. Поэтому, пролетев мимо разнообразных Чиппингов, Слафтеров и Твинсов-на-Уотере, я с большим облегчением покинул машину на стоянке в Бродвее и перешел на пешее хождение.

Последний раз я видел Бродвей августовским вечером несколько лет назад, и тогда он выглядел кошмаром дорожных пробок и суматошной толкотни отдыхающих, но теперь, вне сезона, показался тихим и забытым, с просторной главной улицей. Городок этот — хорошенький почти до смешного. Крутые остроконечные крыши, окна с частыми переплетами, выступающие дымоходы и чистенькие маленькие садики. Что-то есть в золотистом котсуолдском камне, впитывающем солнечный свет и испускающем его обратно, так что даже в самые пасмурные дни деревеньки вроде Бродвея купаются в вечном сиянии. А день как раз выдался солнечный и яркий, с привкусом осенней свежести в воздухе, и мир выглядел чистым, словно только что из прачечной. На полпути по Хай-стрит я наткнулся на указатель к Котсуолдскому шоссе и свернул на дорожку между старыми зданиями. Тропа привела меня через солнечные луга и пологие склоны к Бродвей-Тауэр — непомерно разросшемуся парковому украшению над деревней. Вид от нее на долину Ившема открывался невероятный — как всегда с подобных точек. Плавные волны полей сливались вдали с дымкой лесистых холмов. В Британии по сей день больше пейзажей словно с иллюстраций из книги сказок, чем в любой другой известной мне стране — замечательное достижение для столь густонаселенного и индустриально развитого островка. И все же я не мог отделаться от мысли, что лет десять или, может быть, двадцать назад вид мог быть гораздо более буколическим.