– Не надо! – пискнула я, разом позабыв о недавнем заключении про сволочей. – Если из-за меня, не нужно!

Одно дело – обвинить на словах, другое – убить. Крови Геральта я не желала, ничьей не желала. Только Эллан решил за меня. Он нарочито спокойно и медленно убрал часы в карман жилета, смерил пронзительным взглядом и угрюмо возразил:

– Надо. Пришло время платить по счетам. Ваши слезы я ему не прощу.

– Эллан, не!..

Осеклась, натолкнувшись на кристаллы льда в голубых глазах. Такой лорд Марон внушал страх. Не хватало только пофыркивающего коня, меча или посоха в руках. Мягкость и податливость слетели, явив истинного темного.

Женщина повелевает? Как бы не так! Подчинись и смирись, женщина.

– Идите, вещи потом заберете, – голос Эллана потеплел, хотя глаза остались прежними. – Отоспитесь, переедете к жениху, а там и дом обставят.

– Нет, – нашла в себе силы отказаться.

– Да, – лорд вздумал перечить. – Нечего вам слоняться по улицам. Переночуете и трезво оцените ситуацию.

Обещала прийти через пару минут и оборвала связь.

Эллан прав, ничего хорошего со мной в таком состоянии не случится, лучше перебраться к учителю. Подумаешь, выказал характер! Так он темный, а не коврик в прихожей. И правильно настоял, иногда нужно.

Оглянулась на дверь кабинета и вздрогнула: Геральт все слышал. Он стоял в дверях и насмешливо смотрел на меня.

– Вот и защитник нашелся! – Уголки губ презрительно поджались. – Верность – понятие, чуждое женщинам. И как прикажете со мной драться, миледи: до крови или пока не издохну? Предлагаю второй вариант: эффектнее. Как вам картина: наиви опускается на колени, чтобы облегчить агонию бывшего любовника, и дарит страстный поцелуй нынешнему.

Замотала головой и, подобрав юбки, ринулась прочь. Турнюр не способствовал быстроте передвижения, но я успела привыкнуть к изменившемуся центру тяжести. Только вот туфли мешали, снять бы их вовсе!

Еще немного, и лестница. Только вот добежать до нее мне не позволили, подняли в воздух. Истошно завизжала, барахтаясь в пустоте. Мнилось, невидимая петля затягивается все туже, выбивая из тела жизнь.

– Я всего лишь хотел, чтобы вы не упали, миледи, – устало прокомментировал свой поступок Геральт и, явно издеваясь, уточнил: – Вы ведь отныне для меня миледи, верно, Дария?

Чеканя шаг, владелец дома медленно приближался к жертве. Верно, куда спешить, муха из паутины никуда не денется!

Так, только не паниковать, только вновь не сорваться на визг! Ты леди, они умирают достойно. Только как поту не струиться по позвоночнику, когда в руках отвергнутого любовника посох, а острие направлено на меня? Будто сама смерть заглядывает в очи.

Геральт склонил голову набок. На губах играла ухмылка наемного убийцы – равнодушная, циничная.

Затаила дыхание, вслушиваясь в биение собственного сердца.

Навсей воткнул жезл в пол. Острие легко разрезало плиты и вошло ровно наполовину.

Гулко сглотнула. Жест устрашения удался.

Геральт фыркнул и махнул рукой, снимая чары. Навсей ловко успел подхватить, не позволил упасть. Я оказалась в плену чужих цепких пальцев. Геральт не собирался отпускать, наоборот, развернул лицом к себе и взял за подбородок.

– Ты так и не ответила, как тебя называть, – напомнил он и провел большим пальцем по губам.

Память воскресила прежние минуты ласки, и я горестно вздохнула, опустив глаза.

– Как прежде. И ты… – Снова вздох. – Ты еще не потерял меня, если захочешь, вернешь. Только придется выбирать, Геральт, нельзя получить все сразу.

– Золотые слова, Дария! – Навсей наклонился, практически касаясь губ, отчего они неимоверно зачесались в предвкушении поцелуя. – Золотые слова, маленькая светлая девочка, – повторил Геральт и неожиданно отпустил. – Захочешь, можешь вернуться. Именно так и никак иначе.

И все, развернулся, ушел, не попрощавшись.

Стукнула дверь кабинета, перевернув еще один лист в книге жизни.

Обхватив себя руками за плечи, понурившись, побрела к лестнице. Несколько раз порывалась обернуться – сдерживала гордость.

Хватит! Геральт ясно выразился: прибегу сама, он возвращать не станет.

Любовь не умирает мгновенно. Вот и у меня сохранилось еще достаточно этого чувства. Глупому сердцу верилось, поведение Геральта – обычная надменность, только разум твердил иное. С некоторых пор я больше верила ему.

Королева, Дария. Маскарад. Верный пес и его госпожа.

Не унижайся. Твоя жертва никому не нужна. Геральт не полюбит, ты не станешь счастливой. Народная молва не лжет, сколько ни говори «халва», слаще не станет. Так и тут.

Горделиво расправила плечи.

Вот так, Дария. Выживают сильнейшие. Надо было больше слушать Алексию и ее подруг, глядишь, не попалась бы, как слепой котенок. Ничего, теперь стану разборчивой, как навсейки, если подпущу к душе и телу, то только самого лучшего.

– Вам плохо, миледи?

Норжин!

Куда же он делся во время разговора? Наверное, спрятался, завидев отца. Ну да, Геральт его не жалует: сын Элизы.

Норжин стоял перед дверью в одну из пустующих комнат и напряженно следил за каждым движением.

– Спасибо, все хорошо, – через силу улыбнулась юноше. – Не проводите меня? Я уезжаю.

Крепкая мужская рука, пусть даже подростка, – верное лекарство от дрожащих ног. Без опоры сползу в портальную комнату только к утру: слишком устала и эмоционально опустошена.

– Надолго?

Судя по глазам, Норжин знал ответ: подслушивал.

Неопределенно пожала плечами.

– Позволите навещать вас, миледи?

Норжин, как и просила, подошел, но повел себя иначе, нежели ожидала. Он трепетно сжал мои пальцы, поднес к губам и прежде, чем успела остановить, поцеловал.

– Понимаю, я слишком юн, но мы могли бы разговаривать. – Нахал смотрел, не мигая.

Так он в поклонники набивается?

Рассмеялась. Право слово, какой из него любовник!

Становиться первой женщиной Норжина не собиралась, хотя догадываюсь, он мечтал об этом. Вовсе не из-за моей персоны – похвастаться близостью перед сверстниками, повысить статус. Пока Норжин никто, а так бы превратился в мужчину.

Юноша обиделся и отступил на шаг, сложив руки за спиной.

– Хорошо, милорд, – попыталась исправить щекотливую ситуацию, – можете меня навещать.

– И вы со мной танцуете на зимнем королевском балу.

Ого, это уже не вопрос, а утверждение.

Приглядевшись, поняла, Норжин и смотрел иначе, как взрослый: исподлобья, по-волчьи. Стало не по себе. Темный, до мозга костей темный! Вот тебе и ребенок!