Ну что произошло? Произошло буквально следующее — мужу Ингиприходилось постоянно работать, чтобы обеспечить свою семью (замечу попутно,что работа его была и ответственной, и напряженной, связанной со множествомстрессовых моментов). Инга в последние годы полностью посвятила себя ребенку,что в целом понятно — поздний, долгожданный, любимый. С момента вступления вбрак отношение ее к мужу, чего греха таить, несколько изменилось. Если раньшеон был «птицей залетной», которую нужно задабривать и подкармливать, то теперьон «залетел» окончательно, так что интенсивность задабриваний существенноснизилась. И тут еще пара деталей: с одной стороны, Инга несколько раз крядудемонстрировала свое нежелание вступать с мужем в сексуальные отношения, а сдругой стороны, у него на работе появилась женщина, которая только этимжеланием и жила.

Жаловаться на то, что жизнь лишена радостей, в то время какесть хотя бы одно существо, которому мы способны помочь советом или простосвоим присутствием, — значит оплакивать утрату того, что мы не утратили, и этостоль же неразумно, как умирать от жажды, держа в руках чашу с водой.

Теперь, оглядываясь назад, муж Инги уже прекрасно понимал,что наделал глупостей, причем он понял это еще до того момента, когда былраскрыт. Да, овчинка, очевидно, не стоила выделки. Однако сделанного неворотишь, и началось то, что муж Инги даже не мог себе представить. Егонесчастье, как и положено, пришло, когда его никто не ждал. Муж Инги надеялсясначала, что жена ничего не узнает, потом на то, что посерчает и отойдет, авышло вот что…

Инга почувствовала себя оскорбленной и, хотя муж немедленнопринес свои извинения и вернулся, она объявила ему своего рода вендетту,которую, как нетрудно догадаться, «оформила» удивительным, виртуозным образом,отработав роль жертвы. Слезы и обвинения, осуждения и унижения сыпались нанего, как из рога изобилия. Но и это еще только полбеды. Вторая, половинасостояла в следующем: Инга фактически умирала в своем горе на его глазах. Онато заламывала руки, то лишалась чувств, то превращалась в настоящую фурию. Ингакляла судьбу, занималась самобичеванием и обвиняла весь мир скопом в абсолютнойи категорической несправедливости «ко всем честным, доверчивым и благороднымлюдям»!

Короче говоря, пьеса приняла такой оборот, что ещечуть-чуть, и муж действительно бы от Инги ушел. Конечно, он долгое времядержался молодцом и выдерживал все нападки со стороны оскорбленной в лучшихчувствах супруги, полагая, что, в целом, заслужил подобное к себе отношение.Однако, с другой стороны, он рассчитывал, что его «чистосердечное раскаяние»дает ему право на смягчение наказания. Но вышло все совсем иначе: Ингаприменила ход конем. Она как бы даже и не очень обвиняла своего мужа в измене(«Об этом даже неловко говорить!» — сообщила Инга). Она стала «умирать»,«сгорать на глазах» и самим этим фактом делала своего мужа не только виноватымв его грехе, но и непростительно виноватым во всех смертных грехах!

При этом состояние Инги, и это надо уточнить особо, былокритическим. Во-первых, стресс от крушения иллюзии счастья. Во-вторых, стрессот иллюзии опасности — ведь муж продемонстрировал Инге, что стабильности в еежизни нет и, что характерно, не предвидится. Наконец, в-третьих, и иллюзиястрадания сыграла с Ингой злейшую шутку. Сначала она начала страдать попонятным всем нам причинам (если бы у нее не было иллюзий и жила бы онареальностью, то, верно, и эти причины были бы непонятными, но опустим это).Однако потом она почувствовала, что может отлить кошке мышкины слезки. О чемидет речь?..

Речь идет о том, что Инга, несмотря на весь благородныйпафос своего гнева, на самом деле была оскорблена поведением своего мужа ижаждала отмщения. Возможно, если бы она не слишком беспокоилась за своеуязвленное самолюбие и если бы роль жертвы не завладела всем ее существом, тоона вовремя бы опомнилась и предприняла более конструктивную тактику. Да, логичнобыло простить мужа; логично, поскольку ей потом с ним жить (Инга собиралась сним жить и дальше), а жить с врагом накладно. Но роль жертвы и ее драматическийпафос, а главное, удивительная способность этой роли быть лучшим средствомнаказания виновных — все это и привело к тому, что Инга сама стала жертвойсвоего страдания!

Первым печальным следствием работы иллюзии страдания —иллюзии, целиком и полностью завладевшей Ингой, — стала развивающаясядепрессия. Психическое состояние Инги, которая денно и нощно драматизироваласобственное существование, было, что называется, из рук вон. Разумеется, приналичии депрессии роль страдания начинает затягивать самым катастрофическимобразом, и Инга испытала это в полной мере. Впрочем, второе печальное следствиеработы иллюзии страдания могло оказаться еще печальнее первого, если бы Инга необратилась на этом этапе к психотерапевту. Каким могло быть это второеследствие?

Тут два варианта — один хуже другого. Муж мог потерпетькакое-то время, а потом благополучно удалиться из дома, благо подобный опыт онуже имел. В этом случае Инга осталась бы наедине со своим горем, в возрасте 45лет и с 6-летним ребенком на руках.

Другой вариант — муж остается, но в доме воцаряетсяабсолютная, всепроникающая ненависть, а ребенок с 6 лет начинает слышать отмамы: «Я живу с твоим папой ради тебя!», от папы: «Я терплю твою мать, толькочтобы ты воспитывался в полной семье!» Короче говоря, основные герои сюжетаоказываются пожизненно несчастными, а ни в чем не повинный ребенок невротизируется,отвечая таким образом за страхи, глупость и душевную боль своих родителей.

Как ни крути, психотерапевт был необходим. Сначала нам сИнгой надо было уяснить, что на деле мы имеем не страдание, а иллюзию страданиясо всеми вытекающими из нее последствиями. Потом Инга должна была осознать, чтооказалась жертвой своей роли жертвы. Далее, конечно, мы разбирались состальными иллюзиями, дабы обрести адекватность. А потом только перешли кформированию ее новых отношений с мужем. Его действия, хоть они и не имеют себеоправдания, были в значительной степени инициированы поведением самой Инги, зачто она поплатилась, за что, в результате, поплатился и ее муж. В общем, всеполучили то, что заслуживали. Однако они могли этим ограничиться, но иллюзиястрадания перепутала все карты, добавив к уже имеющимся синякам и шишкам новые.Не решись эта ситуация устранением иллюзии страдания, то, быть может, этисиняки и шишки, фигурально выражаясь, перешли бы в трупные пятна. Иллюзиястрадания — одна из самых дорогих!

Если верить Шекспиру, каждый уважающий себя представительзападной цивилизации должен решить для себя один вопрос: «Быть или не быть?»Представить себе восточного человека, который задается подобным вопросом,практически невозможно: буддисты в смерть не верят, а правоверные мусульманеотносятся к ней, как бы это сказать… по-философски. Россия, как известно,евроазиатская держава, а потому мы решаем эту проблему в высшей степенисвоеобразно…

На самом деле очень любопытно, что мы так редко задумываемсяо том, что мы обязаны заботиться о своем счастье, о том, чтобы быть радостнымиради счастья других людей. А ведь это такая простая обязанность!