Маргарет Дилэнд

Массовое сознание — вещь необычайно устойчивая, и меняетсяоно с большим трудом. Петр Великий, как известно, бороды боярам отрезал и вмундиры переодел, но как была допетровская Россия крепостнической, так она иосталась ею вплоть до Александра II. Впрочем, знаменитые государственныереформы XIX века по большому счету были лишь номинальными. Не случайнобольшевики, пришедшие к власти через полвека, смогли легко вернуть прежниеформы управления. Община, характерная для российской деревни, осталась и всамой деревне, и прижилась в городах: люди разместились в коммуналках,объединившись в партийных ячейках. Еще пару десятилетий назад вопрос развода,это сугубо личное дело двух людей, мог решаться в нашей стране на партсобрании.Изменить внешний облик — это совсем не то же самое, что изменить суть.

Да, наша культура все еще хранит в себе пережитки, атавизмы,доставшиеся ей от общины. В общине же, как известно, все общее: от каждого повозможности, каждому по потребности. И в такой ситуации быть успешным, бытьинициативным и деятельным — накладно. Именно поэтому такие странные формы приобретаету нас бизнес — выскочек и зажиточных людей в России не любят. Попробуйтеоформить документы на создание собственного бизнеса — вы столкнетесь сгигантским административным барьером! Спросите у чиновника, почему он вставляетпредпринимателю палки в колеса, и он ответит вам: «А чтобы не высовывался!»Предприниматели «отрываются от коллектива», а для общинной культуры это —наитягчайший грех. За него и страдают…

Однако же страдающих у нас ценят превыше всего! Вспомнитехотя бы сонм православных великомучеников, всероссийских страдальцев. Общиназащищает слабых и сирых, на то она и община. Индивидуалисты у нас не в чести, авот страдающие и за общее дело, и сами по себе — это наши подлинные герои. Онимогут рассчитывать на всеобщую поддержку и одобрение. Вот почему страдать вРоссии выгодно, вот почему страдание в России возведено чуть ли не в рангискусства.

И ведь это сидит в каждом из нас! Испытывая трудности, мыпринимаем «страдальческую позу» и ждем, что нас пожалеют и поддержат. Для наснормально жаловаться окружающим на свою «тяжелую долю», на то, «как нам плохо».В западной цивилизации подобное поведение — признак дурного тона, а в восточнойего и вовсе не поймут. В России же все иначе, наши друзья и близкие простообязаны нас поддерживать, а потому, если на Западе, например, страданиеявляется механизмом разобщения, то у нас, напротив, оно объединяет людей.

Впрочем, есть в этом «цементирующем» наше общество материалеи серьезный изъян: мы, с одной стороны, ничего не делаем, не высовываемся,сидим смирно, а с другой стороны, гордимся своим страданием, выпячиваем его.Если бы мы не слишком усердствовали в этом, если бы мы, напротив, старалисьминимизировать собственное страдание, считая его недостойным, позорным, глупым,мы бы и страдали в меньшей степени, и дела бы у нас пошли лучше. Но страданиевозведено у нас в культ, никто не будет осуждать нас за страдание, а потому мыпозволяем себе страдать столько, сколько нам заблагорассудится.

Это только кажется, что лежачего не бьют. Он бьет себя сам —тем, что лежит. Ему бы встать да пойти, ему бы пойтии сделать, ему бы сделать ииспользовать, но он лежит. Роль жертвы, страдающего иногда помогает тактически,но стратегически, на перспективу — это всегда проигрыш.

Смех без причины — это, как известно, признак дурачины. Авот страдание без причины — это у нас признак «русской душевности». Страдание —эмоция пассивная и бездеятельная. Однако об этом мы не задумываемся. Нам плохо,мы страдаем и более ничего не делаем. В результате причины, вызвавшие этострадание, никуда не деваются. Таким образом, у нас даже не одна, а двепроблемы: мы и мучаемся, и проблему свою не решаем.

Зарисовка из психотерапевтической практики: «Я не страдаю, аболею…»

Мне кажется, что эта история может быть поучительная дляроссиян. Когда я говорю, что в России любят и почитают страдание, а на Западе,мол, нет, я не говорю, что на Западе не страдают. Однако тут есть однасущественная деталь, которую бы мне и хотелось проиллюстрировать. Мы привыклиговорить и думать, что все люди одинаковые (видимо, мы покупаемся в этом случаена внешнее сходство). На самом деле все люди разные, а люди разныхнациональностей и культур — тем более, у всех нас есть еще и национальные, икультуральные особенности.

Психотерапевту необычайно важно знать то, какойнациональности человек, какой культуре он принадлежит, какой он веры, пола,профессии, социального слоя, сексуальной ориентации. Если он не будет учитыватьэтих нюансов, у него ничего не получится. По счастью, мне приходилось работатьс людьми, у которых подобных нюансов было предостаточно. Сейчас я хочурассказать о девушке — шведке по национальности. На момент обращения ко мнеГунилле было 24 года, она училась на третьем курсе российского театральногоинститута. В целом она прекрасно освоила русский язык, однако когда нам нехватало русского, мы переходили на английский, так что наши с нейпсихотерапевтические занятия были двуязычными.

Гунилла обратилась ко мне, уже получив у другого врачадиагноз «депрессия». Тот доктор назначил ей антидепрессант, который далопределенный терапевтический эффект — все депрессивные симптомы, которыевызваны нарушением биохимии мозга (а это прежде всего специфические нарушениясна и аппетита, изменения скорости психической реакции и т.п. ), постепенно шлина нет. Однако психологическая часть депрессии, которая не может бытьпоправлена (излечена) в полной мере с помощью антидепрессанта, должна былалечиться психотерапевтически.

Что же это за «психологическая часть» депрессии? Это как рази есть «страдание» — эмоции горя, печали, подавленности, тоски.

Шведы, как и большинство европейцев, особенно северных, —это люди, которые с самого раннего детства обучаются сдерживать свои эмоциональныереакции, особенно негативные. Демонстрировать свое эмоциональное состояниездесь считается просто неприличным. И в этом есть своя сермяжная правда: когдавы сердитесь, расстраиваетесь или тревожитесь — вы автоматически доставляетедругим людям неудобство, а право на это вам никто не давал и давать не должен.Если у тебя проблемы — это твои проблемы, и будь любезен с ними разобраться; ненужно вываливать свои эмоциональные реакции на окружающих, они здесь совершеннони при чем.

Это нам, в России, кажется, что никто без нашихэмоциональных реакций обойтись не может. Мы считаем буквально своим долгом вобязательном порядке сообщить всем и вся, причем всеми доступными намсредствами, о том, что мы чувствуем, что мы думаем, как мы это воспринимаем,что это для нас значит. Причем все это мы делаем с изыском, в подробностях,так, чтобы и они — наши окружающие — тоже это прочувствовали. В этойповеденческой стратегии, возможно, тоже есть свои плюсы, но для людей западнойцивилизации это по крайней мере выглядит странным.

(О психотерапии депрессии я специально написал книжку«Средство от депрессии», вышедшую в серии «Экспресс-консультация».)