– Он лучше, чем совсем никого.

– Каким образом ты перешла от любовных романов Лоретты к «лучше, чем совсем никого»?

– Пока ты наслаждался совместной жизнью со своей единственной, я только и делала, что разочаровывалась. И наверное, если взглянуть правде в глаза, разочаровывала других.

У Тома такое выражение лица, как будто он мне не верит, и это несколько смягчает мое уязвленное самолюбие.

– Винс не такой уж плохой, – добавляю я.

– Хочешь узнать мое мнение о твоем дружке для постельных утех? – Том тщательно подбирает слова. – У меня в фургоне есть кувалда. И я с удовольствием продемонстрировал бы ему, как она работает.

Я чувствую, как по телу, точно перед прыжком, начинают разбегаться колючие мурашки.

– Вот видишь. Ты всегда говоришь правду! Я намерена последовать твоему примеру. Какого черта Меган не обнимается с тобой постоянно?! Ты охренительно обнимаешься! – При упоминании вслух ее имени я немедленно вспоминаю разыгравшуюся на подъездной дорожке сцену. – С чего ты вообще решил навешать Винсу лапшу на уши?

Он отлично понимает, что именно я имею в виду.

– Я не врал.

– Ну разумеется. Ты никогда не говоришь неправду. Кроме как… про Меган. Вы с ней не расходились. – Я разрываю пополам корку от пиццы. – Ему вообще по барабану, если ты будешь жить здесь со мной.

– Мы с ней действительно разошлись. Мы больше не вместе.

– Ха-ха, как смешно! Хватит морочить мне голову.

Протягиваю краешек корки Патти и, обтерев ладони о штаны, жду. Том ничего не говорит, лишь молча смотрит на меня.

– Но ты же собираешься заставить меня быть фотографом у вас на свадьбе. Ты попросишь меня, и я соглашусь. И вы оба выйдете на фотографиях до омерзения хорошо. – Я упираю руку в бедро, но он по-прежнему смотрит на меня без тени улыбки. Он что, серьезно? – Когда примерно я утопила свой телефон в унитазе?

– Мы разошлись месяца четыре тому назад.

– Это просто временная размолвка. Ты вернешь ее.

– Нет, – произносит он мягко. – Не верну.

– Но ты хочешь, чтобы она вернулась. Я помогу тебе.

Он молча качает головой. И тут у меня, кажется, сносит крышу.

Я бросаюсь к задней двери: мне нужен воздух. Мне нужны небо, звезды и холод. Мне необходимо посидеть на кольцах Сатурна, болтая ногами в грубых ботинках в черной бездонной пустоте, и побыть одной. Но он без труда отсекает меня от двери, и теперь я опираюсь обеими руками о мойку.

– Останься здесь.

– С тобой все в порядке?

Мне хочется схватить его за плечи и проверить на предмет внешних повреждений. Раскрыть его грудную клетку и взглянуть, в каком состоянии его сердце.

– Со мной? – Он на мгновение задумывается. – Всех обычно интересует, все ли в порядке с ней.

– Ну да, потому что она лишилась тебя. Так с тобой все в порядке? Хочешь, я пойду и отлуплю ее?

Дверца подвесного шкафчика надо мной приоткрыта. Чтобы чем-то занять руки, я тянусь закрыть ее. Но едва мои пальцы обхватывают крохотную ручку, как тонюсенькая, точно паутинка, петля переламывается, и я остаюсь стоять с оторванной дверцей в руке. Я прислоняю ее к ноге и пытаюсь сделать вид, что так и было задумано, но, кажется, для полноты образа мне осталось только разбить ее о голову и замолотить по груди руками.

Том против воли не может удержаться от смеха.

Я буду лупить Меган по башке этой дверью, пока до нее не дойдет, какая она дура. Том, похоже, читает мои мысли.

– Дарси, до чего же ты свирепая. – Он смотрит на погром, который я учинила, и уголки его губ подрагивают в улыбке. Моя свирепость его изумляет. – Откуда ты знаешь, что это не я заслуживаю получить по башке? – Он забирает у меня дверцу и говорит, обращаясь скорее к самому себе: – Да, приблизительно так я все это себе и представлял.

– Твое сердце разбито?

Я протягиваю руку и с силой дергаю дверцу соседнего шкафчика. Она с восхитительным треском отлетает. Я протягиваю ее ему.

– Оно… травмировано. Не разбито.

Он оценивающим взглядом окидывает дверцу следующего шкафчика. В глазах у него мелькает что-то вроде: «А, гори оно все синим пламенем», и он одним рывком отдирает эту несчастную дверцу.

– Чья это была инициатива?

Хрясь. Еще одна дверца лежит на полу.

– Ну… сложно сказать. Наверное, после восьми лет это было обоюдное решение, как и большинство подобных вещей. Прости. Я знаю, что она тебе нравилась. Хотя нет. На самом деле я никогда не понимал, нравится она тебе или нет.

Я отдираю дверцу от одного из нижних шкафчиков и пытаюсь сломать ее о колено. Не знаю, на что еще можно употребить эту энергию. Он свободен! Впервые за восемь лет! В моей голове бешеным калейдоскопом проносится вихрь картин – одна другой упоительнее. Мои стертые до крови о ковер колени, я, впечатанная спиной в стену, я, слизывающая с его кожи капли воды под душем, я, кормящая его холодной пиццей среди ночи, чтобы он мог продолжать.

Меган кровавым пятном краснеет позади моего комбайна, и мне ничуточки ее не жаль.

Пытаясь привести меня в чувство, Том кладет руку на мое плечо:

– Зачем ты это делаешь?

– Если я не буду делать это, я сделаю что-нибудь еще.

Что-нибудь настолько необратимое, что мы не сможем смотреть друг другу в глаза, даже когда будем вместе ковылять в ходунках в холле дома престарелых. А, пропади оно все пропадом! Это и есть та абсолютная честность, которую я обещала Тому? Была не была! Я внутренне зажмуриваюсь и открываю рот. И, замирая от ужаса, бухаю:

– Тебе руки зачем вообще? Ты собираешься пустить их в ход или как?

Том смотрит на свои руки, держащие дверцу от шкафчика. Потом долго-долго пытается что-то сформулировать. И наконец выдавливает:

– Прошу прощения?

– Потому что, клянусь, твои руки нужны мне, как ничто и никогда.

Я дышу в ладонь. Пошло все к черту! Он большой мальчик, переживет как-нибудь, что от меня пахнет пиццей. Мое тело перехватывает командование. Еще миг – и прорвется наружу все, что зрело у меня в душе эти годы взглядов украдкой, обтягивающих футболок и инстинктивной уверенности в том, что зверь внутри его тоже хочет меня.

Иначе почему в его присутствии я всегда так себя ощущаю? Более живой, более плотской, более голодной? Кто еще из мужчин мог бы похвастаться тем, что из-за него я вынуждена была принимать ледяной душ или голыми руками разнесла всю кухню? Я хочу, чтобы он плакал от наслаждения. Хочу, чтобы он был не в состоянии думать ни о ком другом, кроме меня.

– Снимай рубаху. И ботинки тоже. Остальное я сама. – От желания у меня перехватывает горло, и мой голос кажется мне самой незнакомым и хриплым; я указываю на дверь спальни. – В постель. Быстро!