– Вот кулинар, которого выписали из Парижа. Он делает чудеса. Недавно он изготовил огромный кремовый торт, изображавший самого Гусейнова. Мы, вместе с хозяином, ели этот торт, выковыривали марципаны из глаз, вычерпывали ложками мозг, съедали губы и уши. Гусейнов смеялся. Говорил, что теперь он вселился в каждую душу.

Их разговор слушал кулинар с длинным смуглым лицом. Скромно улыбался. Морщил темные усики.

– Я к вам приду, и мы поговорим, месье! – Макарцев пожал кулинару руку и покинул кухню.

Они обошли коридоры. Макарцев отмечал расположение помещений, места, где установлены камеры наблюдения, кнопки тревоги. Окончив обзор, они направились в парадную залу, где собрались гости.

– Представьте меня своим другом, который приехал из Лондона, – приказал Макарцев Евгению Франку, и они вошли в парадную залу.

Просторная, в три этажа, парадная зала была накрыта стеклянным потолком, и над ней проплывали сырые мартовские облака. Одна из стен тоже была стеклянной, и сквозь нее были видны байкеры, неутомимые в своих смертельных аттракционах. Посреди залы плескался фонтан с голубым дном и стаями перламутровых рыб, морских звезд и многоцветных актиний. Длинный стол был полон яств. На нем целеустремленно, друг за другом, нацелились от одного конца стола к другому жареный поросенок с цветочком в ноздре, огромный глухарь с алой бровью, в черно-зеленых отливах, с брусничной веточкой в клюве, и остроносый копченый осетр с ребристой спиной и бантиком на хвосте.

Застолье было многолюдным и шумным. Во главе стола восседал хозяин дворца Джебраил Гусейнов. Он был маленький, с толстым круглым телом, которое почти проваливалось под стол. Спинка резного кресла возвышалась над ним, и на ней красовался все тот же герб – птица с двумя головами, голубиной и орлиной.

Его маслянистые глазки блаженно сияли. Пухлые ручки были усыпаны перстнями, постоянно шевелились, словно что-то перебирали. На лысеющей голове прилепилась бисерная шапочка, а на плечи была наброшена вязаная теплая блуза. Он был маленький божок, царивший в застолье, которое собрал себе в удовольствие, наблюдая, как гости с аппетитом едят, жуют, чмокают, проливают на скатерть вино, поглощают плоть животных.

За столом сидели приглашенные на пир звезды эстрады, певицы, художники, именитые киноактеры, поэты, литературные критики. Их всех привела притягательная сила, исходящая от восточного божка, который имел таинственную власть над этими себялюбивыми, капризными, обласканными славой людьми.

Макарцев и Евгений Франк вошли в залу, и Евгений Франк с порога громко представил Макарцева:

– Мой друг Игорь Степанович, только что из Лондона, и прямо с самолета к вам, дорогой Джебраил Муслимович. Любите и жалуйте!

Гусейнов благосклонно махнул полной ручкой, блеснув перстнями. Указал вошедшим на свободные места. Макарцев опустился рядом с чернявым молодым человеком, а Евгений Франк направился к Гусейнову, облобызался, занял место по правую руку.

– Игорь Степанович, – представился черноволосому соседу Макарцев.

– Федор Кальян. – Сосед сунул Макарцеву узкую холодную ладонь, качнулся в сторону. Было видно, что он пьян. А Макарцев, пожимая протянутую руку, представил, как эти пальцы сжимают пистолет.

К столу подошли служители в восточных тюрбанах. Переложили на подносы поросенка, глухаря и осетра. Отнесли в сторону и через минуту вернулись, неся на подносах разделанные ломти поросенка, смуглое мясо лесной птицы, розовые полукружья осетровой мякоти.

– Позвольте мне произнести тост, – поднялась темнокудрая, с пышной грудью певица, придумавшая себе эстрадное имя – Розина. Она славилась тем, что время от времени выставляла в Интернет свое обнаженное тело. Ее огромные тяжелые груди, как коричневая глина, спускались на тучный живот с мерцавшим бриллиантиком. – Дорогой Джебраил Муслимович, никто из нас не забыл, как вы поддерживали нас в трудные минуты. Оплачивали концерты, организовывали гастроли в Америку и Францию. Чем я могу отблагодарить вас? Известно, что женщины, желающие получить искусственное оплодотворение, ищут сперму мужчины, который станет отцом ее ребенка. Она ищет идеал мужчины, чтобы тот был добр, щедр, умен, благороден, мужественен и красив. Всем этим требованиям удовлетворяете вы, Джебраил Муслимович. Если бы я искала для себя сперму мужчины, я бы остановилась на вас! – Розина смело, пленительно улыбаясь, смотрела на Гусейнова, и тот тянул к ней бокал с вином, весело мерцая вишневыми глазками.

Вслед за певицей поднялся эстрадный пародист, смешно изображавший знаменитых певцов, актеров, политиков. Он искусно воспроизводил их голоса, ужимки и жесты, а также петушиное пение, собачий лай и кошачье мяуканье.

– Несравненный Джебраил Муслимович, вы единственный человек, который не поддается пародии. Нельзя повторить неповторимое. Нельзя живописать неописуемое. Если есть среди современной элиты тот, кого я смог бы назвать гением, то это вы. Все, к чему вы прикасаетесь, становится предметом искусства. Дворец, куда мы приглашены, построен по вашим эскизам, принадлежит к лучшим образцам мирового зодчества. Таким, как Парфенон, или Лувр, или Зимний дворец.

Все молодые актеры, кого вы поддерживали, стали знаменитостями, украшают нашу сцену. Все политики, которым вы помогали избираться в Думу, стали видными депутатами и не остались перед вами в долгу. Мне кажется, вы со своим вкусом, чувством прекрасного могли бы стать Министром культуры. Именно такого министра нам не хватает сегодня в России! – Он вышел из-за стола, подошел с бокалом к Гусейнову, и тот благосклонно, посмеиваясь, чокнулся с пародистом.

– Слизь! Русская слизь! В России ничего не осталось, кроме слизи! – произнес Федор Кальян, пьяно, оплавленными ненавистью глазами, обвел стол. Смотрел на Макарцева вызывающе, предполагая задеть его этой ненавидящей фразой.

– Вы правы, печальное зрелище, – ответил Макарцев. Соглашаясь с Федором Кальяном, снискал его расположение.

Зазвучала приторная восточная музыка. Ее сопровождал птичий щебет, словно в зал влетела стая дроздов. Но это были не птицы, а крохотные, полуобнаженные женщины, таких миниатюрных размеров, что напоминали марионеток. Точеные ручки и ножки, с пальчиками, на которых краснели капельки маникюра. Их грудки и бедра едва прикрывали усыпанные блестками тряпицы. Их волосы были уложены в модные прически, а губы напоминали пунцовые бутончики. Лилипутки вбежали в залу, стали изгибаться, крутить маленькими животами с выемками крохотных пупков. Танцевали эротический танец, а потом ловко, подсаживая одна другую, заскочили на стол и продолжали танец среди блюд, винных бокалов, тарелок. Кокетливо улыбались гостям, и те смеялись, потешались, некоторые мужчины пытались коснуться пальцем бугорка груди, но лилипутки с серебряным смехом уклонялись, и вдруг все попрыгали на Гусейнова. Уселись ему на плечи, на голову, повисли на рукавах, как ручные зверьки, выведенные на домашней звероферме, преданные хозяину. Гусейнов отламывал от осетрины нежные ломтики, одаривал лилипуток, и те с наслаждением лакомились. Гусейнов стряхнул с себя лилипуток, те попрыгали на пол и с птичьим щебетом убежали.