Опять слышалось:

— Выпрямись!

И я снова пыталась выпрямить ноги и смотреть прямо перед собой, высоко задрав подбородок и не думая о притягательной и надежной спине лошади.

Я должна была выполнить разучиваемый прыжок через обруч. После чего Джек, одетый в просторные крестьянские штаны и блузу, по плану Роберта появлялся из толпы и требовал своей очереди. Сначала я отказывалась и отворачивалась от него, в ответ на это Джек бежал ко мне через арену, вскакивал на лошадь и спихивал меня на другую сторону.

Чего с нами только не случаюсь по ходу тренировок: то мы стукались головами, то, не сумев удержаться, падали в разные стороны. Блубелли всегда был великолепен, он шел ровным отличным галопом, даже когда Джек вскакивал на него, но мне не удавалось вовремя упасть, и мы хватались друг за друга в приступе гомерического хохота.

Оставшись на лошади, Джек должен был выполнить свою часть трюков, то усевшись задом наперед, то якобы соскальзывая со спины лошади и оказываясь у нее под брюхом, то ложась на нее ничком и по бокам свесив руки и ноги.

Мы так много тренировались, что уже достигли заметных успехов, но зато потеряли вкус к этой интермедии. О ее смешной стороне мы могли только догадываться по тому, как Кэти и Данди, придя к нам после тренировки, буквально валились на траву от смеха, наблюдая за нами.

Роберт же, стоя в центре поля, неизменно попыхивал своей трубкой и повторял: «Леди и Шут, Девушка и Бродяга, Клоуны и Лошади».

Я еще не знала, что он планирует включить в представление, но у нас была довольно большая программа: танцующие пони, Сноу, подсчитывающий флаги и угадывающий цифры, мы с Джеком на двух неоседланных лошадях, мое выступление на спине Блубелли и затем вторая часть с Джеком, переодетым крестьянином. Маленькие пони могли опять представлять битву под Бленхеймом, даже еще лучше, чем раньше, поскольку теперь их было целых семь.

На дорогах мы представляли собой впечатляющее зрелище. За нами следовали Сноу, огромный жеребец Роберта, мой прекрасный серый Кей, Блубелли и Морис, две лошади для вольтижировки, Лофти, запряженная в новый фургон, и целый выводок маленьких пони. Лофти Роберт купил на выигранные на пари деньги, этому тяжеловозу предназначалось тащить фургон с оборудованием для воздушного номера и двумя новыми декорациями. Блубелли и Морис везли два спальных фургона. Этим летом в путешествие впервые брали Уильяма. Как ни скуповат и прижимист был Роберт, он понимал, что им с Джеком не справиться с установкой трапеций. Нам также требовалась помощь с лошадьми.

Мы очень много работали. В январе выпало столько снегу, что, когда я падала с лошади, мне совсем не было больно. Вот только я все время мерзла, пока наконец Роберт не сжалился и не заказал для меня новые бриджи и куртку, так что теперь в обеденный перерыв я могла забежать в теплую кухню миссис Гривс и быстро переодеться в сухую одежду, которую она держала специально для меня на дверце плиты.

Однажды, когда я только сняла насквозь промерзшую фуфайку, в кухню вошел Уильям с охапкой дров, но миссис Гривс тут же выставила его за дверь. Затем она повернулась ко мне:

— Мери, милая, ты уже не маленькая девочка. Пора начинать стесняться мужчин.

Она сняла со стены большое зеркало и поднесла его ко мне, так что, выгнув шею, я могла увидеть всю себя. Выяснилось, что я сильно выросла и немного поправилась и теперь не была костлявой и низкорослой девчонкой. Округлости моего тела, обычно скрытые неуклюжими куртками Джека, ясно обрисовывались под рубашкой. Ноги у меня были длинными и гладкими, но сплошь покрытыми синяками, как у непоседливого школьника, а ягодицы округлыми и твердыми, как у породистой лошади, грудь стала значительно больше. Я подошла к зеркалу поближе и стала разглядывать свое лицо.

Волосы, которые я так безжалостно обкорнала летом, отросли и теперь падали мне на плечи густой волной. Их богатство скрадывало острые черты моего лица, и, улыбнувшись, я не узнала свое отражение. Мои зеленые глаза приобрели за эту зиму еще более яркий оттенок и стали раскосыми, как у кошки, нос, правда, слегка искривился от падения с трапеции. В общем, это лицо не было совершенным, как у Данди, со вздохом отметила я.

— Ты будешь очень красива, — вдруг сказала миссис Гривс и забрала у меня зеркало. — Я только надеюсь, что это принесет тебе радость.

— Я не хочу быть красавицей. — Я говорила абсолютную правду. — И не хочу, чтобы в меня влюблялись мужчины. Мне только нужен мой дом и немного золота на черный день. И чтобы Данди была со мной.

Миссис Гривс рассмеялась и помогла мне завязать тесемки на рукавах.

— Единственный способ достичь этого для такой девушки, как ты, — это влюбить в себя человека по возможности богатого, — посоветовала она. — Ты поймешь это, когда вырастешь.

Я покачала головой, но ничего не сказала.

— Как там твоя сестра? — поинтересовалась миссис Гривс. — Она, по-моему, строит глазки мистеру Джеку? Не многого же она так добьется.

Я удивленно посмотрела на нее. Миссис Гривс целыми днями работала у плиты, не поднимая головы, но, оказывается, замечала больше, чем другие. Я побоялась, что она расскажет Роберту о том, что знает.

— Кто вам это сказал? — угрюмо спросила я.

— Ты думаешь, что я слепая? — рассмеялась она. — В чае Джека плавает бог знает какая бурда, которую Данди каждый день ему подсыпает. Это как, помогает ей?

Мое лицо ничего не выражало.

— Я не знаю, — тихо проговорила я. — Не понимаю, о чем вы.

Но я все прекрасно понимала. Да, это помогло Данди. Не знаю, правда, что больше: приворотное ли зелье или просто скука долгих зимних вечеров, кокетство двух хорошеньких девушек или удовольствие чувствовать себя их старшим. Но что-то вечер за вечером влекло Джека в нашу комнатку, в то время как его отец сидел, склонившись над картой Англии и альманахами ярмарок.

Каждый вечер мы слышали его шаги на нашей шаткой лестнице и затем его тихое «привет!». «Входи же, Джек», — отзывалась Данди сладким голосом.

Готовясь к его визиту, она бросала пригоршню зерен лаванды в камин, и комната наполнялась сладковато-горьковатым дымком. Несвежее белье она спешно совала под матрац и расстегивала верх своей блузки так, чтобы была видна нежная округлость груди. Затем она подмигивала мне и Кэти и тихо говорила быстрым шепотом:

— Через десять минут, имейте в виду.

Вечер за вечером Джек появлялся в наших дверях с полусмущенной-полунасмешливой улыбкой и говорил:

— Привет, Меридон, Данди и Кэти, я принес вам немного яблок из кладовой.

Он протягивал их нам, и мы, сидя кружком у камина, грызли ледяные яблоки и болтали о том, что было днем.

Минут через десять Кэти поднималась и, видно рассчитывая заработать золотую гинею на Пасху, говорила:

— Я помогу тебе принести воды, Мери.

И мы выходили из комнаты. Иногда мы задерживались около лошадей, давая Данди и Джеку возможность подольше побыть вместе. Я едва прислушивалась к болтовне Кэти о парнях в Уорминстере и об одном почти настоящем джентльмене из самого Бата. Прижавшись щекой к шее Кея, я мечтала оказаться с ним далеко-далеко отсюда. Стоило мне рассказать об этом ухаживании Роберту, как оно бы мгновенно прекратилось. Он бы, конечно, ужасно разозлился, но мигом охладил бы пыл Джека и ничего страшного бы не произошло. Или я могла пообещать Кэти вторую гинею за то, чтобы она соврала Данди, что у Джека есть девушка. Но почему-то я оставалась пассивной. Будто колдовство Данди очаровало всех нас. И поэтому я солгала миссис Гривс, хотя она могла бы подсказать мне, что я должна делать.