Я заставляю себя встать с постели и раздвигаю занавески. Хмурое темно-серое небо буквально давит на плечи. Беременные дождем облака практически касаются поверхности моря – разделяющая их линия настолько смазана, что невозможно понять, где кончается одно и начинается другое. Я не могу отвести глаз от свинцовых вод с белыми барашками приливных волн, от неприветливого безбрежного моря. Затем я перевожу взгляд прямо перед собой. Перед домом – дорога, скользкая от дождя; в мокром асфальте отражается свет одинокого фонаря. По дороге, поднимая фонтан брызг и оставляя рябь на поверхности луж, медленно едет машина. Низкий забор с калиткой, закрывающей проход через сад, наверняка яркий и радостный летом, но сейчас тусклый и безжизненный. Слева от меня – темный, пустой пирс, а справа – все та же дорога, но идущая резко вверх и отделяющая море от длинного ряда домов. Пляжа отсюда практически не видно, хотя он наверняка пустой, ну разве что одинокий собачник выгуливает там своего пса.

Отвернувшись от окна, я вижу на спинке стула джемпер. Натянув его на себя, осторожно открываю дверь и выглядываю в коридор. Я внимательно прислушиваюсь, нет ли посторонних звуков, однако все тихо.

Прохожу мимо еще двух дверей – в ванную и гостевую спальню – и спускаюсь на кухню, где, отыскав чашки и чайные пакетики, ставлю кипятить чайник. Затем сажусь за кухонный стол у окна с видом на море, которым любовалась из спальни. Утренняя тишина в пустом коттедже рождает у меня странное ощущение, что весь мир еще спит и только я одна, проснувшись ни свет ни заря, сижу с чашкой горячего чая в руках и наблюдаю за струйкой пара, тающей в холодном воздухе.

Рядом со мной лежит сумка с моим ноутбуком и рабочими записями. Значит, я планировала задержаться здесь на какое-то время, раз уж взяла с собой работу. Моя сумочка висит на спинке стула, и я поспешно открываю ее, чтобы найти телефон. Обнаружив старушку «Нокию» – это определенно мой старый телефон, – я смотрю на экран. 7:14. Действительно очень рано. Никаких пропущенных звонков, никаких текстовых сообщений. Дата: 19 октября 2002 года.

Выходит, я в прошлом, накануне дня рождения Эда. Ему должно исполниться двадцать восемь лет. Но в моей прежней жизни такого прошлого точно не было. Комната внезапно плывет у меня перед глазами, я хватаюсь за край стола, чтобы не упасть. Что, черт возьми, здесь происходит?! И как мне это выяснить?

Я сижу, пытаясь привести в порядок мечущиеся мысли. После нашей поездки в Париж, где мы были счастливы, прошло всего две недели. В реальной жизни та поездка оказалась настолько неудачной, что мы решили немного пожить врозь. Я осталась в нашей квартире, а Эд переехал сперва к маме, а потом – к Робу.

После той памятной ссоры на парижской улице Эд со мной практически не разговаривал. Обратный путь выдался нелегким. Мы держались вежливо, но холодно. Каждая минута обратной дороги была для меня испытанием на прочность, но я надеялась, что дома все образуется. Однако Эд был другого мнения.

– Нет, я так больше не могу, – заявил он.

Мы занимались домашними делами на кухне: я загружала одежду в стиральную машину, Эд резал грибы. Он повернулся, с ножом в руках, ко мне, вид у него был подавленный. Я еще никогда не видела его таким несчастным.

– Как – так? – В моем голосе зазвенели противные визгливые нотки, но я ничего не могла с собой поделать.

У меня застучало в висках, я мысленно взмолилась, чтобы он не произнес тех слов, которые, как я уже точно знала, собирался произнести.

– Жить вместе. Я думаю… – Он сделал паузу, облизал губы, устремив взгляд на потолок… на окно… на дверь – куда угодно, лишь бы не смотреть мне в глаза. – Думаю, нам стоит на время расстаться, чтобы окончательно решить, подходим ли мы друг другу.

Его слова, точно ядовитые стрелы, пронзали мне грудь, я начала задыхаться.

– Но я… Я не хочу расставаться. Мы ведь можем просто поговорить и все уладить. Разве нет?

Эд отрывисто кивнул:

– Возможно. Но я думаю, сейчас нам необходимо немного пожить врозь, чтобы привести мысли в порядок. Когда мы были в Париже, ты совершенно ясно дала понять, что тебя не устраивают никакие варианты, кроме брака. А я еще не решил для себя, способен ли на этот шаг. Мне нужно время подумать.

Он был таким холодным, таким отстраненным. Мне вдруг показалось, будто земля уходит у меня из-под ног и все, что я считала прочным и надежным, медленно, но верно ускользает между пальцев. Я не могла этого допустить.

– Эд, я прекрасно обойдусь и без обручального кольца. Обойдусь. Единственное, чего я хочу, – это быть с тобой. Пожалуйста. Пожалуйста, не надо так со мной поступать.

Перешагнув через груду одежды на полу, я направилась к Эду. Но он был как натянутая струна, и я не решилась к нему прикоснуться.

– Прости, Зо. Я люблю тебя, но мне нужно разобраться в себе. Я… я, пожалуй, поживу немного у Роба, а может, уеду к маме.

Я смотрела на него умоляющими глазами, мне казалось, что еще немножко – и разорвется сердце. У меня больше не осталось аргументов. Эд все для себя решил.

Итак, я позволила ему уехать. Те несколько недель без него прошли как в кошмарном сне, словно в моей жизни образовалась пустота, которую нечем заполнить. Мысль о том, что Эд навсегда исчезнет, наполняла меня ужасом. Ведь это будет не жизнь, а жалкое существование. И когда Эд все-таки вернулся, я почувствовала такое безмерное облегчение, что заключила с ним нечто вроде негласного соглашения никогда больше не поднимать тему супружества и двигаться дальше.

И вот теперь, перебирая в памяти события тех лет, я понимаю, что после смерти Эда испытала точно такой же экзистенциальный ужас, но только пути назад не было. Жизнь представлялась мне бескрайней унылой равниной, но именно тогда мне в качестве «второго шанса» была дарована возможность снова провести несколько дней с Эдом и, таким образом, что-то изменить. Для меня это было равнозначно тому, чтобы увидеть оазис в пустыне и понять, что это не мираж.

И тут я снова возвращаюсь в реальность. Все, что происходило до сих пор, не давало ключа к разгадке, почему я оказалась в этом доме. А вдруг то, что я сделала в Париже, действительно изменило ход событий? Ну а если и так, что с того? Я задумчиво хмурюсь. Определенно я здесь одна. Нет никаких признаков пребывания в доме других людей. Тогда что бы это могло значить?

Прихватив с собой чашку, я понимаюсь наверх. Встаю под обжигающий душ, пытаясь избавиться от пронизывающего буквально до костей холода. Затем вылезаю – с меня ручьем течет вода – и встаю перед запотевшим зеркалом. Дрожащими от нетерпения руками протираю чистый кружок и смотрю на свое отражение. Вид у меня измученный: темные круги под глазами, черты лица заострились. Я сдвигаю брови, между ними залегает морщина, более глубокая, чем раньше.

Я одеваюсь, сушу волосы, подкрашиваю лицо. Наверное, глупо наводить красоту, если не знаешь, что принесет тебе сегодняшний день. И тем не менее я должна быть во всеоружии, на всякий случай.

Спустившись вниз, я натягиваю сапоги, надеваю куртку и выхожу на улицу. Мне необходимо что-то предпринять, выбраться из дому, понять, на каком я свете. Засунув руки в карманы, я иду по берегу моря в сторону пирса. Моросит мелкий противный дождь, холодные капли оседают на лице, попадают в глаза, такое ощущение, словно я дышу под водой. Я подхожу к самому краю пустого пирса и, перегнувшись через ограждение, наблюдаю за тем, как совсем близко от меня ярятся волны. Потом иду дальше и в результате оказываюсь возле какого-то магазинчика. Вывеска подсказывает мне, где я сейчас: в Лоустофте. Непонятно. Я здесь никогда не была, тогда чего ради меня сюда занесло?