– Это не тела, – раздается рядом с нами тихий голос. – Они живы, и мне нравится думать, что они нас слышат, поэтому я бы предпочла, чтобы ты их не оскорбляла.

Я поворачиваюсь и отступаю назад, когда из коридора выходит женщина с двумя охранниками. Я никогда не видела ее раньше, даже на фотографии, но не сомневаюсь, что это Регина. Ее кожа покрыта блестящими чешуйками красивых оттенков черного и зеленого леса, а на лице их рисунок напоминает перевернутую корону. Ее глаза так же черны, как и чешуя вокруг них, скулы заостренные и угловатые, а с плеч струится шелковое платье, шлейфом собираясь у ног. Между чешуйками светятся маленькие точки кобальтового цвета, словно на ее коже мерцают звезды. Она низенькая – даже по моим меркам, – с длинными иссиня-черными волосами, ниспадающими на плечи и увенчанными хрустальной тиарой. Вокруг ее шеи обвилась белая змея, а на плече сидит ворон.

Она целиком и полностью великолепна.

Некоторые хакеры, которых я видела на базе в Саннивейле, тоже сильно изменили свои тела, но ни один из них не сравнится с Региной. Все они выглядели как люди, запустившие определенный алгоритм, а она – словно превратила себя в совершенно другой вид. Каждое изменение, которое она вносила, было продуманным и безукоризненным – например, чешуйки у ее глаз и рта чуть меньше, как и бывает в природе. Такие детали она, наверное, прописывала в коде не один месяц. Когда она вошла, два охранника замерли в коридоре. На них серая военная форма, но они ничем не напоминают солдат «Картакса». Тело женщины покрыто бледным густым мехом, а вместо ногтей когти. У мужчины маска кодировщика, как у Мато, но у него она закрывает весь лоб и оба глаза.

– Сомата, – подходя к нам, мурлычет Регина. Ее движения пугающе плавные и грациозные. – Как я рада снова тебя видеть. Но, надеюсь, ты не забыл, что тебе не стоит появляться в городе.

Мато мрачнеет:

– Чем ты в нас выстрелила, Регина?

– Ничем таким, что причинит тебе боль, пока ты ведешь себя хорошо. – Она подходит к одному из лабораторных столов и снимает змею с плеч, а затем, воркуя, опускает ее в одну из клеток. – Мы называем это долгоносиками. Они маленькие, но очень действенные. А еще они активируются в зависимости от местоположения. И если вы попытаетесь попасть в город, то долгоносики впрыснут в ваше тело смертельную дозу нейротоксина[8]. – Она поворачивается, снимает ворона с плеча и сажает себе на запястье. – И я бы на вашем месте не пыталась их удалить. Это может оказаться последним, что вы сделаете. Пока долгоносики спят, вам ничего не угрожает, но если они активируются, то вам лучше развернуться и убраться подальше.

– Мы пришли, чтобы попросить о помощи, – говорит Мато.

– Ты, как всегда, сразу переходишь к делу, Сомата, – укоряет Регина. – Так дела не делаются, мой дорогой. Но если ты хочешь попасть в мой город, то мы можем заключить сделку. Поживем – увидим. – Ее черные глаза впиваются в меня. – Я ведь еще даже не познакомилась с Катариной. Ты предпочитаешь использовать это имя?

Я обмениваюсь с Мато взглядами.

– Так меня зовут.

– Я знаю, кто ты, – поглаживая чешуйчатыми пальцем клюв ворона, говорит она. – Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. «Проект Заратустра» и то, что с тобой и другими детьми делал Лаклан, одна из самых ужасных вещей, о которых я слышала. Жестоко использовать людей для подобных экспериментов.

Я перевожу взгляд на тела в баках, и она тоже поворачивается к ним.

– О, это не подопытные, – говорит она. – Я их спасла. Их создали в «Картаксе», но эксперимент провалился, и эти бедняжки родились без присущего людям интеллекта. Они немного соображают, но в основном одни рефлексы, а еще они иногда двигаются под музыку, но практически ни на что самостоятельно не способны.

Мурашки бегут по спине, когда я смотрю на тела в баках.

Один из них шевелится, и его нога дергается. Я тут же отворачиваюсь и вздрагиваю. Не представляю, каково это жить в стеклянной тюрьме, не имея возможности передвигаться, но, может, все ощущается не так плохо, если ты вообще не знаешь, каково это.

Регина почесывает ворону шею и задумчиво смотрит на тела.

– Они всегда напоминают мне о том, почему я основала этот город. Ученые «Картакса» любят экспериментировать на людях, но им не нравится, когда люди экспериментируют на себе. Идеология Энтропии прямо противоположна. В «Картаксе» хотели проводить эксперименты на этих детях, поэтому я и забрала их с собой.

– Подожди, ты работала в «Картаксе»? – спрашиваю я.

Регина переводит взгляд с меня на Мато и обратно.

– Да, конечно. Сомата не рассказал тебе? Я устроилась туда сразу после колледжа и работала с Лакланом много лет.

Я смотрю на Мато. Он не рассказывал, что Регина работала с Лакланом. Если она сотрудничает с ним, то план обречен на провал. Мы проиграли. Над нами парят дроны, а в моей руке прячется смертельное оружие.

Возможно, мы уже попали в ловушку, которой я так боялась. Видимо, Регина догадывается, что меня так шокировало, и взмахивает рукой:

– Не волнуйся, дитя мое. Я не помогаю ему сейчас. Мы с Лакланом поругались, когда я уходила из «Картакса», и уже давно не общались. – Она прислоняется к лабораторному столу, отбрасывает волосы с плеча и снова усаживает на него ворона. Он хлопает крыльями и переступает лапками, чтобы устроиться поудобнее, вглядываясь в нас с Мато своими маленькими черными глазками. – Я так понимаю, вы здесь не ради птиц?

Мато склоняет голову:

– Птиц?

Ее лицо озаряется:

– Разве ты ничего не слышал? Сегодня вечер возвращения на родину. Соберется несколько миллионов голубей – прекрасных, со светящимися перьями. Мы устраиваем вечеринку, чтобы полюбоваться на них. Все нарядятся и будут сиять. Соберется самая красивая стая, которая у нас когда-либо была. А ведь даже не мы создали их. Они сформировали светящийся ген самостоятельно. Разве природа не прекрасна?

Я недоуменно переглядываюсь с Мато. Он говорил, что Регина оторвана от происходящего в мире, но я не думала, что она будет такой. Она явно что-то знает о плане Лаклана и наверняка слышала о новой вспышке вируса, но ее заботит лишь вечеринка голубей.

– Мы пришли сюда из-за вакцины, – говорит Мато. – И ищем Лаклана. Это очень важно.

– Тогда тебе следовало позвонить, – укоряет она. – Прошло много лет, а я не слышала от тебя ни слова.

– Ты прогнала меня, – возмущается Мато.

Она поворачивается к нему:

– Но ты все равно мог позвонить. Я не знала, жив ты ли мертв.

Мато вздыхает:

– Ты знала, что я жив, Регина.