– Его счастье, что детдомовец, – отметил Мещеряков. – А то всех родственников порешили бы, не постеснялись.

– Значит, теперь все стало еще сложнее, – резюмировал Майкл. – Ярес ищет Позднякова, готов взять его живым или мертвым, как получится. Поздняков ищет Яреса и качков – чтоб отомстить. Но численный перевес не на его стороне, и потому атака в лоб бесполезна. Значит, он будет действовать хитрее, он взбешен, но ведь не дурак.

– Теперь и менты ловят Позднякова, – добавил Гарик. – Игра еще больше осложнилась. После инцидента с побегом из квартиры Рудакова у МВД были некоторые вопросы к нашему «клиенту». Потом был звонок по «02» из квартиры убитой Маркиной. Менты ведь дуболомы, но не до такой степени. Чтоб понять, у кого был ключ, – ума хватит. Да и потом, в квартире повсюду отпечатки Позднякова. Значит, у МВД появились вопросы к Сергею и по делу Маркиной. А уж по трупам на лестнице ее дома – тем более.

– Черт! – ругнулся Майкл. – Сложный расклад. На контакт Поздняков так и не вышел?

Гарик отрицательно мотнул головой.

– Телефон выключает, чтоб не могли установить, в каком он районе города. Только иногда входит в сеть, проверить сообщения и звонки. Все. На SMS не отвечает. Мы дважды предлагали помощь…

– Попробуй еще раз! – приказал Шигин. – Опиши ситуацию, особенно про ментов. Наши тёрки с Яресом – ладно. Разберемся как-нибудь. А вот третий здесь – точно лишний. Ни к чему Сергею в руки к ментам попадать…

Помнишь, Сашка, как впервые нас вывезли на лето за город, всем отрядом? Отряд… смешное слово… Сколько нам тогда было? Лет по шесть, наверное. Теперь не вспомнить точно. Зато я хорошо помню другое. После четырех стен, в которых мы были заперты круглый год, огромная территория, огороженная забором, казалась Сказочным Королевством.

Знаешь, я потом, как-то раз вернулся туда, под Смоленск. Долго стоял у забора, глядя на ребятишек. Другое поколение, они как две капли воды походили на нас… Я смотрел и не верил. Не понимал, как участок земли… соток в двадцать, наверное… мог казаться бесконечным? Но ведь так было! Бесконечное поле вокруг Волшебного Замка, в котором мы жили…

А помнишь, Сашка, нашу Гидру? Ее лицо почти стерлось из памяти – встретил бы и не узнал, вот честное слово. Впрочем, она сильно изменилась с тех пор. Сашка!!! Лишь сейчас понял… Ведь с тех пор минуло более двадцати пяти лет! Вдумайся, друг мой лучший! Сколько мы с тобой прошли, бок о бок… Всех разбросало по жизни, так что не отыскать следов. Только мы держались рядом.

Я помню отчетливо, словно там, среди зеленых деревьев, все происходило не четверть века назад, а только вчера. Помнишь, Гидра пугала, будто за территорией нашего маленького лагеря водятся тигры. Говорила: здесь – внутри забора – сумеет защитить нас. Но стоит только выбраться за пределы ограды – и окажемся во власти диких животных. А мы не верили, пока однажды всем отрядом не вылезли за территорию лагеря. Это ведь ты заметил на низком кустарнике белую кроличью шкурку, испачканную кровью? Ну да, я точно помню – ты!

Ты закричал, указывая пальцем на окровавленный кусочек меха. И все притихли, испуганно сбились в кучу. Помнишь? Мы поверили: тигры где-то здесь, и потому нельзя убегать в сторону от Гидры. Она хоть и Гидра, но обещала спасти, если что.

Знаешь, потом, спустя годы, я не раз вспоминал этот случай. Нам ведь тогда казалось, что мы – взрослые, самостоятельные. Тем более в месте, где не оказалось четырех стен, где вокруг жила Сказка, где за оградой шумел ветвями Волшебный Лес.

Наша Гидра совсем не была дурой, нет. Она прекрасно понимала, что никакие запреты и наказания не удержат от попытки вырваться на волю. Она придумала трюк с большим куском белой ваты, измазанным красной краской… И ведь никто не догадался. Я понял, что она ловко надула нас, – много позже, когда вырос. Я ведь иногда вспоминаю те дни, Сашка…

А помнишь, один раз жутко разозлился на тебя? Ты придумал, будто трава на поляне, с колосками-шишечками – настоящий хлеб, и его можно кушать. Мы же видели настоящие колосья пшеницы только на рисунках… А я поверил тебе. Поверил и попробовал. Надо мной смеялись все, даже девчонки нашего отряда.

Знаешь, потом долго не мог очистить рот от семян этой травы. Они были маленькие, твердые и невкусные. Даже ночью, много позже, лежа в кровати, выплевывал на пол остатки колоска. А мальчишки смеялись: «Что, Позя, досыта наелся хлеба?»

Помню, страшно обиделся на тебя, мы даже несколько дней не разговаривали. Сашка… Как бы я хотел, чтоб все это можно было вернуть… Чтоб кто-то подошел сзади, похлопал по плечу и сказал: «Это шутка, Позя. Ты не был дома у Рудакова. Не видел ментов. Не видел Сашку, связанного скотчем в узел, в луже крови». Обычной человеческой крови – ничуть не волшебной. Но такой страшной…

Сашка, Сашка? Как же так?! Этого не может быть. Нет, не может! Мы прошли с тобой по жизни, бок о бок, лет тридцать, наверное. Все наши приятели исчезли, их засосало водоворотами времени.

Мы выросли рядом. Сашка… Прости, это глупо наверное. И ты, и Гидра были моей семьей. Жизнь давала уроки, мы взрослели. Даже невозможно перебрать в памяти – сколько у нас общего…

Помнишь, вообразили себя взрослыми и купили женщину, одну на двоих? Сами набрались, для храбрости, ведь это был первый опыт. Господи, вот дураки-то!

Сашка, Сашка! Не знаю, простишь ли когда-нибудь. Я виноват перед тобой, страшно виноват. Если б мы разошлись, разбежались в стороны, как все прочие – ты остался бы жив. Вон, как вышло… Выросли, встали на ноги. Осели в Москве, купили квартиры… И вроде ушло в небытие детдомовское прошлое. Солидные люди. Так ведь, Сашка?

Только семьи не завели. Не знали мы, что такое тепло домашнего очага. Просто не умели создавать нечто прочное… Казалось, смысл жизни в другом. Деньги, выпивка, крутая тусовка… Окучить как можно больше баб. Да? Мы не умели создавать комфорт для других, уют возле себя. Нас так приучили с детства – клювом не щелкать. Взять свое – и на сторону… Зачем иное, да? Сашка… Все обман. Нет ни тепла, ни счастья.

Нас учили быть сильными. Терпеть боль, превозмогать страх. Переступать через эмоции, смеяться, когда хочется плакать. Помнишь, мы выросли и стали гордиться тем, что никогда не плачем? Что мы сильнее любых обстоятельств, страшной боли? Нас приучили терпеть холод и голод, выживать в любых условиях, брать от жизни свое. И никогда не показывать миру собственную слабость.

А вот теперь я плачу, Саш.

Алена… Аленка, милая… Прости меня, родная, хорошая моя. Я плохой человек, недостойный. Даже не знаю, почему была так терпелива, почему не бросила, не нашла себе другого, лучше. Я же видел, ты ждешь чего-то более серьезного. Прости, родная. Видел и молчал, как трус.

Не видел любви, не верил в нее… Не умел и не готов был построить семейный очаг, в котором стала бы счастлива женщина. Такая, как ты. Кажется, я врал себе, Аленка. Может, стоило лишь попробовать? Вдруг получилось бы? У нас получилось бы, да! Я точно знаю. Только никогда уже не сказать тебе, что мог. Мог, но смолчал.