Да, не повезло им. Вышибли их немцы из Харькова, еще и в кольцо взяли. Основные части третьей танковой армии прорвались, а вот их часть отступление прикрывала, и они сами не заметили, как в тылу у фрицов оказались. Да и то, грех Бога гневить, сколько из их взвода народу до леса добралось? Человек восемь? А из роты? «Так что заканчивай, рядовой Лушин, на судьбу жаловаться», — усмехнулся невесело Павел, и лицо его, поросшее за эти дни колючей седой щетиной, скривилось в жалком подобии улыбки. Павел устало шагнул в сторону и прислонился спиной к темному сырому стволу. С трудом, будто рука была налита свинцом, дотянулся до ворота шинели, расстегнул пуговицы и вытянул за цепочку золотой медальон. Бережет княжна, не забывает на том свете, молится за него, горемычного. Два года Павел воюет, а кроме контузии и легкого ранения в руку, ничего страшного с ним до сих пор не случилось. Он поднес к губам теплый, гладкий, тяжелый овал медальона, прикрыл глаза, ощущая всем телом запах родного дома, и рука той, что подарила ему этот медальон, будто легла она ему на лоб, нежная, легкая, теплая, и он почувствовал, как уплывает куда-то.

Павел не спал уже третьи сутки. Как тут заснешь? Кругом мокрый снег, прогалины, холод до костей пробирает. Днем-то еще солнышко, а вот ночью как мороз ударит, вот тут запрыгаешь в мокрых портянках да отсыревшей шинелишке, да и есть хочется так, что живот к спине приклеился, и коленки подгибаются. Чего бы он только не отдал за пару часов нормального сна в сухой землянке и миску горячих щей… Павел мечтательно прикрыл глаза, чувствуя, что сейчас стоя заснет. Сквозь пелену усталости проникали в его утомленное сознание звуки мертвого зимнего леса. Далекие редкие выстрелы, скрип голых ветвей, неторопливая капель, шорох тонких прутиков на пронзительном мартовском ветерке. Сквозь веки его слепило высокое яркое солнце, и хотелось тянуться к этому теплу и свету, не открывая глаз. Превратиться в дымок, в туман и подняться туда, в вышину… Додумать эту мысль Павлу не удалось. Где-то в стороне, вправо, почудились тихие голоса, легкий шорох. Он замер, не открывая глаз. Это могли быть только свои. Немцам сторожиться нечего, эти с автоматами и собаками пойдут.

Павел оторвался от ствола и, осторожно ступая среди кустов и деревьев, пошел на голоса.

В небольшой ложбинке, навалив на снег валежника и сучьев, сидели пятеро таких же утомленных, голодных солдат, как и он. Они тревожно обернулись на шум его шагов, похватав в руки автоматы.

— Семен! Семен! — радостно воскликнул Павел, узнав в одном из сидевших на снегу солдат старшину их взвода Семена Горохова, крепкого тульского мужика, с которым служил уже полтора года и которого еще два дня назад потерял в неразберихе отступления. Павел скатился вниз и, как родного, обнял его.

— Ты слышь, потише, — отодвинул его старшина. — Задело меня. Сослуживец это мой, Павел Лушин. — Обернулся он к все еще стоявшим настороженно солдатам.

— А харчи у тваво сослуживца имеются? — взглянув снизу вверх на Павла, спросил невысокий седоусый мужичок в ушанке, с навсегда загорелым морщинистым лицом и большими мозолистыми ладонями.

— Ну что ты, Михалыч, сразу про харчи, дай присесть человеку. Знакомься, Павел, это Михал Михалыч Бедуля, мы его Дедуля зовем. Он до войны председателем колхоза был, хозяйственный мужик, — усмехнулся Семен. — А это вот Леонид Панфилов, студент, москвич, три месяца как на фронт попал, и в такую вот кашу, — кивнув на молоденького худощавого паренька, представил Семен. — А это вот Костя Малыгин, слесарь с тракторного, а это…

Семен представить его не успел.

— Курносов Василий, — сдвигая на затылок ушанку, представился худой, с запавшими щетинистыми щеками и совершенно седой головой человек.

Павел взглянул на него и не узнал. С Васькой Курносовым они были погодками, а сейчас перед ним стоял изможденный старик. И только горящие, как и прежде, глаза выдавали в нем давнего Павлухиного знакомца.

— Здорово, — наконец выдавил из себя Павел, и Курносов сразу же отвернулся.

— Из штрафной к нам прибился, — шепнул Павлу на ухо Семен. — Но мужик хороший, правильный.

Павел молча кивнул, но рука его невольно потянулась к вороту шинели.

— Так что с харчами у тебя, Павел Лушин? — напомнил о себе Михал Михалыч.

— Харчей нема, — развел руками Павел. — Сам бы не прочь закусить.

— Ну, это понятно, — насмешливо прогудел крупный, широколицый Костя. — Тут все не прочь.

До темноты решили отсидеться в прогалине, отдохнуть, а с темнотой двигаться на поиски выхода.

— Не могут они плотное кольцо по всей линии держать, — рассуждал Семен. — К тому же, я слыхал, основные части все ж таки прорвались, чего им напрягаться. Нам-то и надо щелку какую-нибудь отыскать. Вшестером проскочим. Паш, у тебя как с боеприпасами?

— Один магазин и две гранаты.

— Негусто. Патроны придется беречь. Эх, карты нет. Захватить бы какого-нибудь фрица с планшетом… — Мечтательно протянул Костя, и Павел сразу подумал, что тот наверняка из разведчиков.

— Да, карта бы не помешала, — согласился Михалыч. — Или из местных с кем покалякать.

— А если попробовать по солнцу идти? — Подал голос студент. — Если двигаться в одном направлении, то рано или поздно мы, по теории вероятностей, обязательно выйдем или к населенному пункту, или к дороге.

Остальные переглянулись, спрятав улыбки.

— Не боись, не заплутаем, — похлопал его по плечу Дедуля. — Рано или поздно куда-нибудь выйдем, вопрос — куда. Ладно, хлопцы, надо бы покемарить.

И он, нахохлившись как воробей, поджав под себя коленки, натурально захрапел на своей куче валежника. Павел не заметил, как и сам уснул. Проснулся, только когда его Семен за плечо трясти стал.

— Просыпайся, Павлуха, пора. Стемнело уже.

Рядом оправлялись, проверяли оружие другие бойцы, в стороне от Павла стоял Курносов. Он не делал никаких попыток заговорить с Павлом, но и не сторонился его, и Павел никак не мог решить, как держать себя с бывшим врагом. Может, так же отстраненно? Все-таки сейчас они по одну сторону баррикады, а враг, он там, за лесом. Да, теперь у них общий враг, и если государство решило поверить Курносову и дать в руки автомат, то и Павел может поступить так же. К тому же Павлу не было дела до грехов Курносова, за которые тот в лагерь угодил, был он виноват или нет, не его, Пашкиного ума, дело. А вот княжна… Но тут дело давнее, может, и она его уже простила. О том, что он в Павла стрелял, Павел и вовсе уже думать забыл, перегорело.

— Будем пробиваться к нашим на юго-восток, но возьмем чуть севернее, может, там будет поспокойнее, — закидывая на плечи вещмешок, говорил Дедуля. — Давайте, хлопцы, цепочкой по одному, и старайтесь зря не следить. Мало ли…

Они выбрались из ложбины. Павел шагал следом за Семеном, Курносов пристроился в конце шеренги. Они прошагали половину ночи, так и не встретив на пути ни одной живой души. То ли положили всех минометчики, то ли выжившие уже ушли вперед, к линии фронта.