Они шагали в призрачной тишине пробуждающегося к жизни мартовского леса, среди темных стволов вытянутых полосатых теней, и желтоватая луна наполняла мир вокруг них омерзительным кладбищенским светом. Раньше Павел любил луну, особенно в морозную ночь, идя из бани, всегда останавливался, задрав вверх голову, полюбоваться на красоту непроглядного черного неба, усыпанного сверкающими искрами звезд, и на луну, словно нарисованную высоко-высоко в небе, и на искрящийся ответными искрами снег и застывшие деревья. И всегда у него от этого зрелища на душе было светло, чисто и радостно, как будто праздник какой! Рождество или Новый год. Раньше любил, а теперь ненавидел. За последние два года все, что он видел при луне, это были трупы, куски изуродованных тел на поле боя, серые, усталые лица выживших товарищей, и, казалось, свет луны больше не искрится на снегу и не играет бликами на трепещущей листве, а несет по земле запах тлена и смерти.

Павел понятия не имел, откуда в его простой голове берутся такие мысли. Но за последние два года, сидя в окопах, шагая по дорогам, отдыхая после боя в землянках, в чистом поле, усталый до полусмерти, часто голодный, замерзший, немытый месяцами, в изношенном, пропахшем потом и порохом белье, он удивлялся, как может жить, сражаться, терпеть все это? Откуда у него да и у других берутся на это силы? Как это возможно — поднять себя в атаку под свистящие пули, бежать, стрелять, кидаться на врага. Сытого, здорового. И побеждать. Откуда берутся силы, выносливость и даже отвага?

Нет, Павел не был до сих пор ничем награжден, он был простым рядовым окопным Ваней, каких рядом с ним жило и гибло тысячи, и все же он был не простым человеком. И они были не простые люди, а какие-то особенные, отмеченные Богом. Ибо дал им Господь сил отстоять Родину, дом, выбить сытого, сильного, злого врага, выжить в этой бесчеловечной мясорубке и даже победить. Думал обо всем этом Павел и сам себе удивлялся, потому что за всю жизнь не было у него в голове столько умных, не относящихся к простой повседневной жизни мыслей. Изменила его война. Не отупила, не озлобила, а словно бы научила. Даже самому удивительно было.

— Тихо! — Дедуля поднял руку и замер впереди. Остальные тотчас последовали его примеру.

Вдали где-то впереди и, кажется, чуть правее слышались звуки выстрелов и, кажется, лай собак, а может, про собак и померещилось.

— Плохо дело, мужики, немцы взялись лес прочесывать, — оборачиваясь к остальным, проговорил Михалыч. — Вертать надо.

— Зачем поворачивать? Так мы будем всю жизнь по лесу бегать.

— Ты что, студент, белены объелся? На тот свет торопишься? — грубовато одернул его Костя. — Поворачиваем.

— Погоди, может, парень правильно говорит.

Павел от этого голоса даже вздрогнул.

Василий Курносов подошел к ним вплотную.

— Немцы откуда идут? Оттуда, — махнул он рукой на далекий шум. — Надо попробовать их обойти. Возьмем сейчас влево, глядишь, обойдем стороной.

— А если они на следы наши наткнутся? А если у них собаки? — недовольно хмурясь, спросил Семен.

— Если наткнутся на следы, и так найдут, и собаки тоже. А вот если пойдем, как раньше, цепочкой, да еще след в след, может, и поленятся за одним дураком по лесу гонять.

— А что? — потрепав загрубелой ладонью усы, проговорил Дедуля. — Может, он и прав. А, хлопцы?

Если им удастся обойти немцев и в живых остаться, и до линии фронта, глядишь, доберутся, а так еще неизвестно, сколько им по лесам бегать.

— Ну что, мужики, — пробасил Костя, — как решать будем?

— Можно попробовать, — осторожно ответил Семен.

— Я «за», — подал голос студент.

— Согласен, — не глядя на Курносова, ответил Павел.

— Значит, решили, — заключил Дедуля. — Веди, солдат, коли предложил.

И Курносов встал впереди их маленького отряда. Теперь пошли быстрее, проламывая сапогами хрусткую корочку наста, уклоняясь от веток, ступая в растоптанный след. И слушая, слушая, всем существом слушая лес. Чем быстрее они шли, тем ближе, различимее становился шум.

— Видно, на наших нарвались, ишь, стреляют, — пробормотал Дедуля, идущий следом за Василием.

— Ненадолго, — угрюмо ответил тот, и, словно по его слову, перестрелка закончилась.

— Положили, — скрипнул зубами Костя.

— Ну, все, ребятки, теперь за нами припустят, больше между нами и ими никого не будет.

— Только бы у них собак не было, — с предательской надтреснутостью в голосе проговорил Леонид.

И Павел почувствовал, как сердце его защемило от жалости. Паренек был ровесником его старшего, Митьки. Да только того на фронт по брони не пустили, на заводе работал, мать писала — сутками с завода не выходил, смена чуть не по двадцать часов, спал возле станка, а все ж не на фронте. А вот этому мальчишке не повезло, и матери его не повезло.

— Вот что. Я останусь, прикрою вас, если что, — сходя с тропы, решительно проговорил Павел. — Если немцы за вами сунутся, я хоть немного их задержу, а вы давайте, шевелитесь, если кто патронов хочет подкинуть, спасибо.

— Павел, да ты что, — подскочил к нему Семен. — Не дури. Вместе пойдем.

— А если не получится вместе уйти, всем погибать? — Он кинул косой взгляд на студента, и тот, поймав его, залился краской, словно девчонка, и хотел было возразить что-то, но Павел уже отвернулся.

— Ладно, — сказал Семен, — бери вот. У меня запасной магазин есть.

— У меня вот патронов немного, — подошел к нему Костя. — Держись. Если обойдется, догоняй.

— Эх, сынок. — Дедуля похлопал его по плечу, не глядя в глаза, и маленький отряд выстроился в линию.

— Василий, а ты чего? — окликнул стоящего в стороне Курносова Семен.

— Останусь. — Он махнул им рукой, оглядывая лес в поисках удобной позиции. — Вон там, на пригорке, заляжем, какое-никакое, а прикрытие. У той вон поваленной березы.

Павел кивнул, и они, больше не оборачиваясь на товарищей, зашагали вверх по пригорку. Когда они оглянулись в следующий раз, маленький отряд уже скрылся среди деревьев.

— Ты зачем остался? Убить меня решил? Счеты старые свести без свидетелей? — резковато, чуть испуганно спросил Павел.

Он был рад товарищу, но, как вести себя с Курносовым, не знал, да и можно ли ему доверять — тоже.

— А ты зачем? — не глядя на него, ответил Васька, выискивая место посуше.

Здесь, на пригорке, снег уже растаял, и мокрая, покрытая пожухлой прошлогодней листвой земля покрылась тонкой сверкающей пленкой инея.