– Значит, никогда в разговорах...

– Да что вы! – вновь прервала Агнию Екатерина Анатольевна. – Ольга намеревалась бороться до последнего – умирать ей очень не хотелось, уж можете мне поверить! И врач у нее был хороший – внимательный, предлагал все новые методы лечения.

– Не припомните, как его звали?

– Ой, имя такое трудное... как же... Он вроде китаец.

– Может, кореец?

– Точно, кореец! Вы его знаете?

– Да, немного.

– Оля его очень расхваливала.

– Неужели?

Надо обязательно сообщить об этом Карпухину, а еще лучше – пусть сам побеседует с человеком, который лично слышал хвалебные отзывы о Кае, а то всех собак на беднягу повесили!

– Просто не представляю, с чего это Ольга вдруг! – продолжала удивляться Абрамова. – Она только накануне ко мне заходила. Говорите, ее сестра забила тревогу.

– Да. А что, вам это показалось странным?

– Честно говоря, показалось, ведь они практически не общались.

– В самом деле? А вот Полина Игнатьевна утверждает, что в последнее время они снова сблизились.

– Ерунда, не было такого! – отмахнулась собеседница. – До недавнего времени с Ольгой проживала Анечка, а сестру она и на порог-то едва пускала!

– Что за Анечка? – навострилась Агния.

– Девочка из Норильска, лет двадцать шесть – двадцать восемь. Ольга ее приютила на время, потому как она была какой-то родственницей мужа, очень дальней, а потом предложила совсем у нее поселиться. Хорошая была девчонка, ничего не скажешь, и Оле здорово помогала.

– А почему вы говорите «была»?

– Да потому что Полинка ее выжила, вот почему!

– С какой это стати, вы ведь сами сказали, что сестры не общались?

– Не общались-то не общались, это правда, но примерно полгода назад Полина стала сама мосты наводить. Ну, Ольга ее особо не привечала, но и не отталкивала – родня все-таки, хотя...

– Хотя – что? – спросила Агния, видя, что Екатерина Анатольевна слегка замялась.

– Полинка завистливая баба, – вздохнула та. – Оля рассказывала, что сестрица всегда ей завидовала – и когда она замуж удачно выскочила, хоть и намного позже Полины, и когда у мужа дела в гору пошли. По заграницам ездили, ни в чем себе не отказывали, а у Полины – то еще семейство: муж-алкаш, сынок – такой же, как папаша, и дочка, которая все от мужика к мужику перескакивает, но периодически возвращается к матери и подбрасывает ей детей. Короче, никакой жизни нет. В общем-то, можно только пожалеть Полинку – не зря она такая злая ходит!

– А Ольга родне, значит, не помогала?

– А кому помогать-то – здоровенным лбам, что ли, на которых пахать можно? Вы уж меня простите, но я в этом Олю полностью поддерживала! Она, конечно, поначалу подбрасывала сестре кое-что, но потом перестала, так как видела, на что уходят ее деньги – на выпивку шурину и племяннику в основном.

– Давайте-ка вернемся к той девушке, Ане. Что там все-таки случилось, раз ей пришлось уйти?

– Вот чего не знаю, того не знаю, – задумчиво покачала головой Екатерина Анатольевна. – Знаю только, что она как-то очень спешно собрала вещи и убежала, вся в слезах, между прочим. Я пыталась с ней поговорить, но Анечка, видимо, находилась не в том состоянии.

– А у вас случайно нет ее адреса?

– Да что вы, какой адрес – она ведь приезжая! А вот номер мобильного, по-моему, где-то должен был сохраниться.

Она встала и вышла в коридор. Вернувшись через несколько минут, женщина протянула Агнии листок бумаги с нацарапанным на нем номером.

– Я только не уверена, это цифра «три» или «восемь»...

– Ничего, я разберусь, спасибо, – сказала Агния, сворачивая листок и пряча его в карман пиджака.

– А знаете что, – сказала вдруг Абрамова, – я тут еще кое-что вспомнила! Все думала, что же мне мешает поверить в самоубийство Ольги – и, надо же, додумалась-таки!

– Вы о чем, простите?

– Она как-то обмолвилась, что нашла альтернативный способ лечения от своей болезни.

– В самом деле? Нетрадиционная медицина?

– Похоже на то. Она даже показывала мне какой-то буклетик, но я, понимаете, внимания особо не обратила, потому что мне как-то ни к чему...

– Так она, выходит, от медицинской помощи отказалась?

– Да нет, не отказалась, просто сказала, что в перерывах между терапией можно попробовать и это – чем черт не шутит?

– И что, помогло?

– Да не знаю я, с тех пор мы с ней об этом не разговаривали, а потом Оля... Ну, сами знаете.

– Как вы думаете, а эта Аня, ее...

– Приживалка, – бесхитростно подсказала Екатерина Анатольевна.

– Она может знать, куда именно обратилась за помощью Ольга Жихарева?

– Понятия не имею. Мне кажется, нет, потому что она раньше ушла, но вам лучше самой с ней поговорить.

– Пожалуй, я так и сделаю.

* * *

Артем ожидал увидеть сломленную женщину, но, к собственному удивлению, встретил улыбающуюся девушку с румянцем во всю щеку. Узнав о цели визита, Ирина Воеводина выкатила глаза, и майор решил: либо ей надо давать кинопремию за лучшую женскую роль, либо она и в самом деле понятия не имела о происшедшем.

– Пашку... убили?! Да быть такого не может! – воскликнула Ирина, прикрыв рот ладошкой. – Кто?

– Если б мы знали, Ирина Вадимовна, то я бы к вам не наведался, – ответил Карпухин. – Может, впустите меня и побеседуем?

– Ой, простите, ради бога – конечно, входите!

Обстановка в квартире была небогатой, но вполне презентабельной – сразу видно, что хозяйка следит за жильем с любовью и заботой. Первым, что срисовал зоркий глаз Артема из всех окружающих предметов, оказалась пара тапочек, явно мужских.

– Ваш муж дома? – поинтересовался он наугад, одновременно поглаживая дружелюбного толстого и пушистого кота потрясающего персикового цвета с зелеными, как у русалки, глазами.

– Нет, – покачала головой Ирина. – Он в вечернюю смену сегодня.

Итак, Ирина Воеводина вовсе не мается в одиночестве, несмотря на трагедию, которая с ней произошла.

– Хотите чего-нибудь? Чаю там, кофе?

– С удовольствием – знаете, весь день на ногах!

Ирина умчалась на кухню, а Карпухин расслабился в кресле. На самом деле он только что поел и напился чаю в компании Трофименко, но майор всегда придерживался тезиса о том, что «клиента» необходимо расположить к себе, чтобы он почувствовал в следователе человека, а не просто робота с физиологическими функциями. За чашкой чая люди становятся более разговорчивыми, чем за столом в кабинете следователя, где сами стены кричат о том, что в хорошее место повесткой не вызывают.