— Больше, чем кто бы то ни был на свете, Вичка! — выдохнул Титов, сжимая ее руку, и Вика неимоверным усилием воли заставила себя не закатить ему пощечину: больше всего на свете ее любил Игорь.

Игорь, которого Титов хладнокровно убил.

Какое-то время ей пришлось говорить заранее сформулированные и заученные фразы, делая вид, что это ее спонтанные признания. И, о чудо, затуманенный взор Титова, его дрожащие руки, порозовевшее, обычно вечно бледное лицо свидетельствовали о том, что они избрали верную стратегию.

Титов ей поверил!

Значит, ошибался Роберт Иванович, не такой уж Виктор асексуал, раз отреагировал на ее признания — да, в чем? В любви? Нет, скорее, в восхищении его гением и его хитростью.

В совершении многочисленных убийств.

Наконец, когда уже стемнело и они гуляли по набережной, Вика решилась. Сейчас или никогда!

Титов, судя по всему, был на седьмом небе от счастья, часто говорил невпопад, заливался своим специфическим смехом и вообще вел себя как влюбленный идиот. Да он и был влюблен — в нее.

Точнее, в ту, которая сумела по достоинству оценить его талант. Талант, заключавшийся в том, чтобы убивать людей.

— Знаешь… Витя…

Она с трудом произнесла это обращение, понимая, что было бы странно по-прежнему титуловать его Титовым или ввернуть столь ненавидимое им и посему часто употребляемое Викой словцо «милок».

— Витя… — повторила Вика. — Не мог бы ты мне помочь?

— Все, что угодно! — заявил Титов, и Вика подумала о том, что он действительно готов бросить к ее ногам все, что угодно.

Точнее, труп любого человека — а то и всех людей на планете.

Да, не такой уж он и асексуал, помешанный на убийствах. Хотя речь и шла как раз об этом: об убийстве.

— Ты ведь готов ради меня на все? — уточнила Вика и сама взяла Титова за руку.

Тот горячо заверил:

— Вичка, все, что угодно! Что я должен сделать?

Девушка поняла, что он у нее на крючке. И ровным тоном, стараясь не выдавать своего волнения, произнесла коронную фразу:

— Убить для меня кое-кого…

Они долго ломали голову над тем, кого же назначить в жертвы, чтобы заставить Титова бросить все усилия на устранение этого несчастного, однако постоянно держать руку на пульсе, направлять Витюшу и в итоге непосредственно перед самым осуществлением передать его в руки правоохранительных органов.

Виталик утверждал, что лучше кандидата, чем он сам, не найти.

— И мы не рискуем, что, если план пойдет насмарку, погибнет невиновный! — привел он свой главный аргумент.

На что Вика пылко тогда возразила:

— Ну да, умрешь всего лишь ты.

И Виталик на полном серьезе, растерявшись и, кажется, впервые всерьез задумавшись о возможных последствиях, для себя фатальных, промямлил:

— Ну, мою кончину ты переживешь легче, чем кончину кого-то иного, потому что я, как все же ни крути, сам на это иду, а другого человека мы будем подставлять без его ведома.

Вика жестко заявила:

— Извини, Виталик, Титов, может, и психопат, но не идиот. С чего это я должна до такой степени возненавидеть тебя, да еще к тому же в рекордно короткие сроки, чтобы возжелать избавиться от тебя, милок?

— Не называй меня эти мерзким словом, которым ты обычно его называешь! — скривился Виталик.

А Вика парировала:

— А ты не неси чушь! Мне что, заявить, что ты меня обесчестил? Извини, но с учетом твоих пристрастий он не поверит. Или вдруг вскрылось, что ты — японский шпион?

Роберт Иванович заметил:

— Ну, тогда я могу взять огонь на себя…

— Ну уж нет! — заявил на этот раз Виталик. — О том, что мы с вами в контакте, наш милок вообще не должен знать. А если Вика назовет ему имя человека, которого надо убить, и это «вдруг» будет ваше, то он тотчас поймет, что пахнет жареным. Да и опять же — какой у Вики мотив желать вашей смерти?

Психиатр подбросил идею:

— Ну, он в курсе, что я в курсе, и он вполне может быть заинтересован по своим эгоистическим мотивам в том, чтобы убрать меня со своего пути.

Вика не менее жестко, чем до этого, отрезала:

— Нет! Потому что, если он вас, пардон, раньше не грохнул, значит, опасности для него вы, невзирая на его признания, не представляли. С чего ему менять свое мнение? Или мне сказать Витюше, что, разумеется, совершенно случайно тот же самый психиатр, который знает его подноготную, приехал к нам из соседней области и обесчестил меня?

— Что-то ты постоянно о своем обесчещивании говоришь?! — забеспокоился то ли в шутку, то ли всерьез Виталик. — Прямо какая-то навязчивая идея. Непорядок, детка!

Роберт Иванович же заметил, поглаживая усы и растерянно улыбаясь:

— Значит, остается все же вариант с посторонним человеком. Но кого тогда предложить Витюше в жертвы? Ума не приложу.

— Зато я приложила, — сказала Вика без тени улыбки. — Думаю, если я скажу Витюше, что директор нашей школы, Михаил Вячеславович, который, извините за мой французский, полный тормоз, по какой-то причине решил прокатить меня с золотой медалью, то наш милок тотчас загорится идеей устранить его.

— Но почему директор должен вдруг принять решение прокатить тебя с медалью? — произнес резонно Виталик. — Это же ударит рикошетом по нему самому!

— Потому что, — и тут Вика позволила себе скупо улыбнуться, — он — и тут мы снова ведем речь о моих навязчивых идеях — пытался меня обесчестить.

— Этот хрыч приставал к тебе, да? — Голос Титова вибрировал от негодования, и Вика в который раз подумала: да, Роберт Иванович дал промаху, не такой уж милок и асексуал.

Вика быстро изложила заранее тщательно сформулированную историю «изнасилования», которое закончилось ничем, однако привело к ультиматуму со стороны директора: или она спит с ним, или лишается медали.

Втягивать директора, более того, превращать его в мишень для Титова было, конечно, не комильфо, однако не своих же родителей на роль жертвы предлагать! А Михаил Вячеславович в самом деле был типом малоприятным и назойливым. Хотя, вне всякого сомнения, ни в коей мере не заслуживавшим смерти от руки психопата Витюши.

Но ведь никто и не планировал, чтобы директор был бы убит.

— Я с ним расправлюсь! Немедленно! — произнес Титов придушенным тоном и сверкая глазами в ярких лучах фонарей на набережной.

Вика удержала его:

— В этом случае я не скажу «нет». Однако никаких спонтанных акций, Витя.

Нет, как же сложно называть его именно так — с языка чуть не сорвалось привычное «милок».