прихода открыть церковь XVII века у санатория «Узкое», бывшего имения Трубецких, где скончался крупный религиозный философ Владимир Соловьев, сын известного историка. Как-то с помощью знакомого мента мы с семейством гэдээровских дипломатов Рихтеров прогуливались там по парку, собирая грибы, и осматривали снаружи старый особняк. В послешкольные годы на поле чуть ниже к оврагу я с одноклассниками играл в футбол целыми днями, а вечером, все потные и усталые, мы плюхались в пруд. Потом там же гоняли мяч и с хиппарями – Вяльцевым, Миловидовым, Пуделем, Синоптиком, Щелковским, Максом Левиным, Антоном Семеновым и Кириллом Мининым. Саму церковь снаружи восстановили уже очень давно, и, когда мы переехали с Ленинского проспекта в Коньково, нам она была хорошо видна из окон девятого этажа, с хорошо выбеленными стенами и золотыми куполами. В ней, за решетками окон без стекол, хранились дублетные книги Библиотеки им. Ленина, в частности ценнейшая библиотека Кенигсбергского университета, неизвестно для чего вывезенная из ставшего уже советским города. Книги гибли, сваленные просто на пол и не защищенные от непогоды.

Моя задумка была по такому обновленческому прототипу, где священником можно было бы попросить стать известного нам сына Дмитрия Дудко, но с условием, чтобы служба велась в упрощенной форме и желательно большей частью на современном русском языке, а прихожане были бы в основном из нашей хипповой тусовки. Конечно, мы не могли собирать подписи за открытие храма, стоя на улице с подписным листом или обходя квартиры. Давали читать и подписывать только хорошо знакомым людям. Может, мы немного таких людей в округе и знали, но все-таки среди сотни тысяч населения Конькова, Теплого Стана, Ясенева и Беляева мы так и не набрали необходимого для общины минимума в двадцать человек! Как смешно это звучит сейчас, когда этих «верующих» стало во много раз больше, чем в наши времена коммунистов и комсомольцев, вместе взятых! И все эти перевертыши вас и сейчас учат… Как все быстро меняется, с минуса на плюс!

На спектакле по пьесе Ионеско «Стулья»

А наши антивоенные марши, когда мы скандировали «Нет войне в Афганистане», можно пересчитать по пальцам, да и длились они не более 20 минут и не так чтобы у всех на виду. Я как-то исписал этим лозунгом стены НИИ, где мы, хиппи, смотрели вечером спектакль «Стулья» по Ионеско, о чем я уже пару раз упоминал.

Потом был нагоняй организаторам вечера, и люди меня в этом упрекали. Это не пользовалось популярностью даже среди хиппи. Всем было все равно…

Мы носили значки с самодельными или дареными с Запада пацификами. Наши волосы, как мы говорили, были сами по себе знаменем свободы и неприятия насилия. Но насилия только по отношению к нам самим, как оказалось. Не более. Сами-то мы в этом плане не всегда были на высоте по отношению и друг к другу, и к окружающим, и к собственным детям особенно…

Опять-таки не знаю, к чему причислить ленноновские (почти ленинские) даты, к политическим или культурным мероприятиям (но не от слов «меры приняты»!). Сначала они были более политическими, всякое там «тлетворное влияние» и прочий бред, а потом по мере смягчения нравов уже культурными. Помню, что еще в 1985-м на фестивале к нам присоединились какие-то молодые битломаны, но в целом их тусовок и влияния мы не замечали. Среди нас был довольно глубокий, но умеренный (не то что Гена Зайцев в Питере!) битломан Саша Иосифов, который, кстати, благодаря своей мягкости и интеллигентной профессии (работал архитектором) мог договариваться о проведении вечеров, посвященных «Битлз», в каких-то залах и попутном использовании этих помещений под наши выставки. Это были уже существенные уступки властей или проявления самостоятельности распорядителями залов. Но опять-таки это стало возможным только года с 1987-го. Иногда работает метод мытья, иногда катанья, но при общих благоприятных обстоятельствах.

В этой связи вспоминаю случай участия в таком мероприятии. Мы знали, что в Олимпийской деревне будет проходить вечер, неизвестно кем устроенный, и толпа человек в 40 собралась ехать на этот вечер, который как-то пробил этот самый Саша Иосифов, или Саша-художник, как его называли. Оказалось (уже на сборном пункте у метро «Юго-Западная»), что вход стоит один рубль. Но будут слайды, редкие фото, музыка и лекция под это дело самого Саши. Причем деньги шли не ему, а кому-то из ловких залообладателей. Мы вывернули карманы и обнаружили большую нехватку денег на всех. Тогда благородный Саша Вяльцев доплатил недостачу в 35 рублей из своей только что полученной зарплаты. Мы благополучно попали на этот вечер, послушали и посмотрели, пообщались и повеселились. Я потом собирал на Яшке дня три деньги и собрал даже с небольшим избытком. Саша совершенно не ожидал возврата денег и воспринял мой приезд к нему на «Автозаводскую» с большим удивлением.

Второй раз такое же мероприятие, к битловскому юбилею, но уже бесплатное, Саша Иосифов проводил через год в каком-то дворце культуры. И совместил его с выставкой картин хиппи, в том числе и моих, которые там провисели с неделю. Зал не запирался, и кто угодно мог без всякой охраны смотреть наши картины в любое время дня. Но мы старались все-таки приезжать и посматривать за обстановкой. Помню, там были три Сашины картины, выполненные в немного суховатой манере, как будто темперой. На одной из них менты винтят волосатых. Там выставлялся и Сольми, который тут же рекрутировал Сашу и Боба Волчека в свое мигом им придуманное объединение «Ирис»[39]. Сольми вообще-то мог свободно выставиться в гостиничном комплексе «Измайлово», как я сейчас понимаю, и помочь нам всем избежать множества проблем. У него мама работала там главным администратором. Но он предпочитал показную независимость от нее, хотя по телефону очень смешно, покровительственно и присюсюкивая, с ней общался.

Так плавно из политики и религии я опять съехал на свой конек, субкультуру. В общем-то это моя гордость, потому что в это самое время, как никогда до этого, Система стала, в немалой степени благодаря моим усилиям, не только потребителем, но и производителем культуры, причем создавая ее под свои потребности и следуя тоже определенной идеологической направленности, вернее антиидеологической. И получалось, что мы потребляем то, что сами производим. Нет, конечно, все эти гуляния по художественным и историческим местам, в которые нас любил таскать Сольми, – по местам особняков и многоэтажных зданий в стиле модерн, на Донское кладбище, в Новодевичий, а также просто музеи и выставки общегражданского, так сказать, значения – не потеряли своей актуальности и для нас, но нам всегда хотелось чего-нибудь особенного и своего, «сектантского».

Безусловно, одно только наше существование являлось большим вкладом в борьбу с советской идеологией и образом жизни, точно так же как американские и европейские хиппи и попавшие под их влияние студенты Сорбонны своим бунтом остановили войны, заставили прислушаться к пацифистским настроениям молодежи и вообще сделали военную риторику несовременной, а политику в целом более позитивной, социальной, экологичной и мирной. В этой связи вспоминаю песню задолго до того времени уехавшего во Францию Леши Хвоста, которую пели среди нас:

Пускай воюют пацифисты,

Пускай стреляют в них буддисты,

Пускай считают каждый выстрел,

А на войну я не пойду,

И не пойдем мы воевать,

И не хотим мы воевать,

Не нужна нам война опять…

Потом в Париже в скватте на улице Жюльетт Додю, где Хвост принимал Гребенщикова впервые в 1993 или 1994 году прославившей его песней «Над небом голубым» (хотя Хвост всегда пел «Под небом голубым»), я часто слышал его исполнение этой песни, которая должна бы стать гимном Новой Прекрасной России будущего.

Вспоминает Шуруп: «В принципе мы были единственной несоветской средой, поэтому к нам тянулись все, и мы были абсолютно толерантны ко всем. Именно мы сами по себе и были контркультурой, антисоветской средой, в которой уживались и просто асоциальные типы, и психически больные, и оригиналы всех мастей – панки, битломаны, рокеры, гомосексуалисты (как Макс Ланцет), фашисты, которых мы тем не менее старались разговорами наставить на путь истинный, верующие, которых в Совке гнобили, и т. п. Что не терпелось, так это кидалово (воровство) и сотрудничество со спецслужбами. Слово “стукач”