изредка произносилось в отношении кого-то, и его избегали. С обратной стороны нашего “Чайника” на Ноге находилась центральная московская синагога, и по пятницам вечером правоверные евреи в ермолках радостно нас приветствовали по пути туда и обратно, а частенько и задерживались поболтать. Перчик же и Виталик Совдеп и не вылезали от нас, были своими, как и Моцарт и Паганель. Музыканты группы “Пилигрим” Сергей Калугин и Ольга Арефьева постоянно подтусовывались с нами. Менявший церковную юрисдикцию с официальной Московской патриархии на катакомбную некий Никанор считал своим долгом прийти и объявить об этом тусовке.

Кстати, Виталик Совдеп, тоже частый посетитель синагоги, раз по простоте душевной на стопе огреб неприятности, назвав районный центр деревней. Дело было так. Проходя пешком какое-то низкоэтажное селение, он был остановлен ментом и после предъявления паспорта, когда мент стал у него допытываться, неужели он и в Москве так вот ходит, в рваных джинсах и с распущенным почти шаром волнистых непослушных волос, Виталик съязвил: “Нет, в Москве я волосы вот так, за воротник заправляю, в костюме хожу, а тут у вас в деревне…” – “У нас в деревне? – взревел мент. – Да у нас тут двести домов, две школы, ясли, детские сады, два магазина, да еще книжный, газетный киоск, дом культуры, наконец!..” В общем, Совдеп сильно обидел местных, и его хорошо что не побили, а отправили на несколько суток в спецприемник, где его почти наголо остригли. Волосы у евреев растут быстро, и он к переезду в Израиль года через два отрастил опять пушистый хайр. Каково же было его удивление на новой родине, когда его за какой-то мелкий проступок и там словил местный полицейский и хватанул дубинкой по горбине, приговаривая на чистом русском языке: “Я вас в России п…, волосатых, и тут буду!”»

Опять возвращаемся к культуре. Выставка прикидов

Теперь о литературе. Трудно было достать хорошие книги, да и узнать, какие книги хорошие. В магазинах лежали горы никому не нужных материалов съездов и совковых скучных писак про радостную жисть в колхозах и в цехах, но иногда попадалась классика. Хорошие книги были большим дефицитом, и даже не слишком интеллектуальные граждане считали важным иметь дома интересные книги, хотя мало кто от них прозревал в отношении того строя, при котором жили. С большим трудом можно было купить приличную литературу, но самым важным считалось иметь многотомные собрания сочинений, подписки на выход томов которых либо распределялись на предприятиях, либо получались в результате стояния в многочасовых очередях перед книжными магазинами. Книгами обменивались или просто давали почитать «на ночь». Шуруп мне как-то дал солидный том Воннегута, а «Гадких лебедей» я брал у своего друга Гриши Бердичевского, совершенно не связанного с тусовкой. У него же и «Мастера и Маргариту», «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», «Над пропастью во ржи»[40], книги Стругацких и много чего еще… Странно, что он не захипповал в свое время при таком направлении мозгов. Хотя Гриша выбрал более радикальное решение – эмигрировать по еврейской линии в США.

Тем не менее кто-то что-то доставал, и не обязательно это была художественная литература. Кто-то читал антигосударственные и антицерковные труды Льва Толстого, а кто-то пытался разобраться в писаниях Николая Кузанского (мне двухтомник[41] одалживал Артымон, но я не осилил и трети первого тома) и Павла Флоренского (мне давал в самиздате Макс Столповский)… «Грани», «Экспресс-хроники» и «Хроники текущих событий»[42] в нашей среде не читали и не интересовались ими (кроме уже вошедших в политику Чукаевой, Рябоконя, Рулевого и т. д.), а вот те, кто не читал «Колыбель для кошки» и «Бойню номер 5» Воннегута, «Степного волка» Гессе, «Алису в Стране чудес» Кэрролла, считались сами себя обделившими. Впрочем, у каждого свой путь. Меня, например, торкнула «Башня из черного дерева» Джона Фаулза[43], а другим достаточно было прочесть Конфуция и Лао-цзы… Шуруп подсказывает мне про забытые вещи Генри Миллера, как ни странно, Толкиена[44], Оруэлла «1984» и «Скотный двор»[45], ну а кто владел английским языком, мог читать и Тимоти Лири.

С фильмами так же. Кому-то после «Генералов песчаных карьеров»[46], просмотренных в 13 лет, можно было уже не доказывать лживость существующего уклада вещей во взрослом мире и прелести бродяжничества и естественных истин, а кому-то надо было попасть на недоступный широкой советской публике «Забриски-пойнт», чтобы окончательно оформиться в изгоя… Но надо сказать, что уже в середине 80-х у выездных номенклатурных семей стали появляться видеомагнитофоны, к которым некоторым из нас изредка был доступ. Например, мы с женой году в 1987-м уже смотрели у сына одного академика «Апокалипсис сегодня», «Полет над гнездом кукушки»[47] и какие-то еще фильмы, которых не могло быть в советском прокате.

Самым главным нашим опознавательным знаком, живым манифестом и знаменем были наша одежда (прикид) и волосы (хайр). На самом деле в наше время народ в основном уже ленился шить что-то оригинальное или даже неоригинальное, по образцу западных тусовщиков. То есть хотя бы из ковров или цветных кусочков материи смастерить какие-нибудь сумки, жилетки или куртки, как в 70-е. В основном просто обшивали мулине заплатки на джинсах и расшивали этими же яркими нитками рубашки и ксивники. Я сподобился смастерить суму, скроив и сшив ее из какого-то плотного холста, предварительно его выкрасив в темно-вишневый цвет, пришил лямку из маминого старинного широкого пояса от плаща и нашив ряды различной красной тесьмы. Швы обвязал мулине и присобачил деревянную пуговицу. На этот подвиг у меня ушло дня два. Еще у меня была льняная рубаха хиппового вида, алый хайратник, алая куртка (купленная у спартаковского болельщика, соседа), к которой я пришил деревянные пуговицы, и черный полушубок с нарисованным на нем на плече сзади желтым кенгуру. Потом уже мне вторая невеста сшила дивной красоты радужный ксивник, который у меня и сейчас где-то лежит, а пока это были все отличия, кроме нескольких бисерных фенечек и еще расклешенных, со студенческих времен, джинсов, с массой заплаток, которыми я по одежде отличался от окружающих советских людей. Многие и так себя выразить не заморачивались. Но были умельцы, которые возвели самострок почти в культ и обшивали себя и знакомых буквально с ног до головы. К их числу принадлежали Володя Баптист, его ученик Поня, Понина соседка Конфета, ее подруга Алиса и еще несколько герлов. Еще Крис и Ромашка. Они шили все, включая (изредка) даже обувь.

Крис со Светой

Но прежние поколения, к которым принадлежал Баптист, ходили в ярких, в цветах и надписях, одеждах и сильно выделялись в толпе, хотя сам Баптист, а за ним и Поня предпочитали серо-бурую гамму, наверное заимствованную у индейцев, которые таким образом прятались в лесах. Поня решил сделать осенью 1986-го или в начале 1987-го выставку прикидов в двушке Саши Вяльцева на Автозаводской. Тот согласился, тем более что сам был не чужд хипповому стилю в одежде.

Собирали то, что было под рукой, Баптист даже специально еще что-то нашил, Конфета ездила к Дюймовочке, Офелии и Азазелло брать «канонические» вещи. Развесили все это хозяйство, но казалось, как и на всех наших выставках, что выглядит это бедновато. Помню, что сюда приезжал петь свое «Развевается в воздухе хайр» Гриша Шлягер, который уже несколько лет не выходил из дома в Беляеве и только мучил влюбленную в него Наташу Солнышко, подругу Алисы, а заодно и маму своими капризами.

Леша Фашист

Совсем рядом с метро «Беляево» над организованным (позже, конечно) выставочным залом авангардистов на пятом этаже жил Леша Фашист (Соболев). Он, кстати, даже ни разу не спускался в этот зал, чтобы его друг и художественный руководитель Государственного центра современного искусства Леня Бажанов, куратор этого зала, не узнал, где Алексей живет. Просто Леша уже всеми мыслями был в Америке (где он и родился, между прочим) и много общался только со мной. Хотя телефон ему позванивал, и он отвлекался от разговора на то, чтобы ответить кому-то по эмиграционным делам. Леша был кладезем хипповых историй