– Что произошло? – спросила она у Лазло.

– Она не прикасалась к мезартиуму, – объяснил он, покачав головой. – Вот дурак! Я должен был это предвидеть. Но все случилось так быстро, – дивился юноша. – Ни за что бы не подумал, что это произойдет так быстро.

– Что? – осведомилась Руби. – Что произойдет так быстро?

– Потускнение, – ответил он, глядя на собственные руки. Разумеется, сейчас они были полностью голубыми, но Лазло помнил, как в городе, когда он еще был человеком, его руки становились серыми при прикосновении к мезартиуму. Чтобы оттенок сошел, требовалось пару дней, но Минья оставалась тут не больше часа. – Со мной все происходило гораздо медленнее.

– Потускнение? – переспросила Спэрроу.

Лазло замолчал и осмотрелся, он понял действие этого механизма. Все ребята были босы и постоянно прикасались к металлу.

– Вы же знаете, как это работает, верно? – спросил он. – Что мезартиум делает вас голубыми и придает силу?

Вообще-то, они не знали. Металл всегда был с ними, а они всегда были голубыми. Ребята не догадывались, что одно – следствие другого, хотя сейчас это показалось изумительно очевидным. Как они могли сами не додуматься? Лазло объяснил, как смог, судя по себе: в младенчестве он был серым. «Серым, как дождь», – сказал монах, думая, что Лазло умирает. Но цвет давно сошел, и юноша не вспоминал о нем до прошлой ночи, пока не прижал руки к якорю и сначала стал серым, а затем лазурным.

– Хочешь сказать, – напряженно начала Спэрроу, – что, если мы перестанем к нему прикасаться, то станем людьми?

Руби выпрямилась:

– Мы станем людьми? Будем жить как люди? В мире?

– Полагаю, что так, если вы этого пожелаете.

Сарай тихо спросила:

– А вы хотите?

Никто не ответил. Вопрос был слишком масштабным. Все они об этом мечтали, Сарай не исключение. Они смотрели на свои отражения и представляли себя смуглыми, в человеческой одежде, причастными к человеческим делам. Прежде всего ребята представляли знакомство с новыми людьми, которые не будут смотреть на них как призраки, с отвращением, пронзающим душу.

– Вы утратите свои дары, – заметил Лазло.

– Но они вернутся, если мы снова прикоснемся к мезартиуму? Твой вернулся, – сказала Спэрроу.

– Думаю, да.

Информации было слишком много, чтобы переварить ее вот так сразу. Минье устроили на полу новую кровать, с подушкой, простыней и одеялом, а ноги и руки оставили в контакте с мезартиумом. После непродолжительных дебатов ребята приготовили своеобразную кашу, залив пюре из кимрила водой, и Сарай по ложечке закапала ее в рот Минье, пока Лазло держал девочку в приподнятом состоянии. Постепенно они начали осознавать трудности ухода за человеком, который находится без сознания, и Сарай еще больше убедилась, что это кратковременное решение.

Следующей дежурила Руби. Она держала между колен зеленый пузырек и не спускала глаз с Миньи, чтобы вовремя добавить зелья, если у той начнут трепетать ресницы, сигнализируя о пробуждении. Остальные ушли. Солнце подкралось к горизонту, но Сарай так и не решила, хочет ли она поторопить или отсрочить наступление ночи.

Девушка не могла избавиться от ощущения, что Минья ждет ее, даже во снах. Возможно, прямо сейчас она сидит на своем большом стуле во главе стола, раскрыв игральную доску на коленях, и улыбается, сделав первый ход.

Сарай с Лазло вышли на террасу, чтобы посмотреть, как солнце опускается за Пик. Поскольку все стражи-призраки находились внутри, вся раскрытая ладонь серафима была полностью в их распоряжении.

– Отсюда я и упала, – показала Сарай.

Она соскользнула с подушечки большого пальца серафима, съехала по ладони и полетела за край мизинца. Скулы Лазло заходили желваками, пока он осматривался. Он почти приземлился сюда на шелковых санях. Его первая встреча с Сарай – единственная встреча с ней живой и настоящей – произошла здесь, когда она крикнула из дверного проема: «Бегите!» и спасла жизнь ему, Эрил-Фейну, Азарин и Солзерин. Прямо на этом месте – она спасла им жизни и потеряла свою.

– Тут должны быть перила, – сказал он.

Разумеется, теперь это казалось хорошей идеей.

– Я никогда не чувствовала себя здесь небезопасно, – ответила Сарай. – Я не знала, что цитадель может накрениться.

Она подошла к краю и посмотрела вниз. Это сложно было назвать краем. Ладонь закруглялась по бокам, образуя низкую наклонную поверхность. Достаточно, чтобы никто не мог просто сойти с выступа, но недостаточно, чтобы поймать человека, если ладонь накренится. И хоть Лазло был полон решимости предупредить подобные случаи, от такого зрелища волоски на его руках встали дыбом. Он сделал так, чтобы перед девушкой появились перила.

– Глупенький, – усмехнулась она, проводя по ним ладонью. – Я не могу упасть. Разве ты не понял? Я могу летать.

После этих слов из ее плеч выросли крылья – как те, что были во сне о крылотворцах. Лисьи, как ни забавно, покрытые мягким оранжевым пушком. Те были на ремнях. Эти выросли прямо из плеч. Почему бы и нет? Сарай расправила их, опустила вниз и взлетела. Она не могла улететь далеко. Не могла улететь. Ниточка Миньи держала ее в цитадели, но ощущения все равно были неописуемыми. Казалось, будто она действительно парит.

Лазло поймал ее за талию и привлек в свои объятия, и как бы ни был хорош полет, подобное приземление в тысячу раз лучше. Сарай устроилась поудобнее, обхватив руками его шею, закрыла глаза и ласково поцеловала. Целовала ту часть, которая не пострадала от укуса, и делала это с максимальной осторожностью. Играючи задела его слегка приоткрытыми губами. Легонько облизнула их кончиком языка. Язык Лазло так же легонько коснулся ее.

И тогда Сарай повторила слова юноши пару ночей назад, когда они испытали свой первый восторженный намек на первый поцелуй.

– Ты испортил мой язык для всех других вкусов, – прошептала девушка и почувствовала, как губы юноши расплываются в улыбке.

В их дыхании слышался звук – едва различимые вздохи. Тела помнили жар прошлой ночи, когда теплые губы Лазло сомкнулись на кончике ее груди, как незадолго до укуса они прижимались друг к другу. И тогда тепло разлилось снова – пламя, овеянное ветрами.

Лазло почувствовал боль. Выступила кровь. Они задели рану. Но юноша не пытался остановиться, лишь прижал Сарай крепче и страстно поцеловал. Ее пальцы опустились в его волосы. Они сплелись прямо на ладони серафима. Под сорочкой пульсировала серебряная элилит. Сарай жаждала губ, рук, кожи, огня Лазло, как жаждала его тела на своем, чтобы жар юноши наполнил ее. Лазло хотел коснуться сияющего очертания татуировки, вкусить ее, почувствовать, заставить переливаться, заставить мурлыкать. Ни один из них не знал, что делать. Но тела знали и хотели этого.

Они хотели, но отстранились с диким пожаром внутри и кровью на губах.