Но…

В ее голове крутилась небольшая горстка слов из разговора. Те, которые так беспечно произнесла Руби: «Временами Сарай может навевать ей приятные сны».

Сарай не создавала приятных снов. Она – Муза ночных кошмаров, которой сделала ее Минья. С того момента, как пробудился ее дар, – момента, когда Минья заставила перестать подавлять его, – девочка взяла на себя ответственность и решала, как его использовать и кем Сарай быть. Минья создала ее, а… Резня создала Минью.

Кем бы они стали, если бы выросли в другие времена? С какой целью могла бы использовать свой дар Минья и с какой – Сарай? Одна контролировала души, другая – сны. Обе обладали таким могуществом.

В то утро Сарай пожалела, что не унаследовала дар матери, чтобы стереть ненависть Миньи. Что ж, этого она сделать не может. Ее дар – сновидения. Не обязательно кошмары – это работа Миньи. Даром Сарай были сны. Как бы она могла его использовать, начни все с чистого листа?

Если он вообще у нее есть, учитывая, что она мертва.

Девушка вздохнула и перевела взгляд с Лазло на Спэрроу, Ферала, Руби и, наконец, на Минью. Во сне ее личико выглядело таким безмятежным, ресницы отбрасывали слабую тень на щеки.

Что происходит у нее в голове? Что снится Минье? Сарай не знала. Она никогда не смотрела. Минья запретила это делать, когда они были еще детьми. Внезапно все стало предельно ясно: нужно узнать. Она должна проникнуть к ней в голову и поговорить с девочкой во сне. Если это все еще возможно, если дар остался при ней.

Сарай сказала остальным:

– Давайте перенесем ее на кровать и устроим поудобнее. – Она сделала глубокий вдох. – С наступлением ночи, если мои мотыльки появятся, я отправлюсь в ее сны.

До наступления ночи оставалось несколько часов, и их нужно было провести с умом. Определив курс действий, Сарай стала нервной и неуверенной, ее внутренний маятник раскачивался между страхом и ужасом: страхом оттого, что дар может не проявиться, а ужасом потому, что это все-таки произойдет. Чего она боялась больше? Посягнуть на сокровенное святилище Миньи или не иметь возможности это сделать, из-за чего придется затоптать еще одну сумасбродную надежду?

Минью уложили в кровать. Любой из них мог ее перенести – она была невесомой, – но поднял девочку Лазло и все то время, что держал ее на руках, с изумлением думал: «Это моя сестра!»

Ее покои, некогда принадлежавшие Скатису, отличались от других. В остальных располагались спальня, ванная, гардеробная и небольшая гостиная. В ее же распоряжении был целый дворец, занимавший все правое плечо серафима. Там был и фонтан – уже высохший – с кувшинками из мезартиума, по которым можно было ходить, как по камушкам. Углубленная гостиная полнилась бархатными подушками, а обрамляли ее высокие колонны в форме серафимов с раскрытыми крыльями, поддерживающими высокий изысканный купол. Величественная лестница вела к мезонину. Оттуда протянулся длинный коридор с филигранными окнами, подобными огромным панелям из металлического кружева. В конце находилась просторная спальня с кроватью в центре, на фоне которой даже ложе Изагол выглядело скромно. Лазло опустил Минью. В волнах голубого шелка она казалась ей спичкой на волнах океана.

– Кто-то должен наблюдать за ней, – сказала Спэрроу, – на случай, если она начнет ворочаться.

Все согласились. Спэрроу первой вызвалась на дежурство и придвинула стул к кровати, оставив поблизости зелененький пузырек – вдруг понадобится влить одну капельку между губ Миньи.

– Мне кажется или она что-то говорит? – спросила Руби, наклоняясь ближе.

Все посмотрели. И вправду, ее губы шевелились, но не издавали ни звука. Если Минья и шептала слова, они не могли их разобрать. Но от этого у ребят пробежали мурашки – какой разговор она могла вести во сне?

Они проголодались. Никто особо не насытился утренней буханкой. Поэтому ребята направились на кухню, смущенно протискиваясь между отсутствующими, оцепеневшими нянями, и там же обнаружили, насколько они беспомощны.

Хлеб превратился в сухарик, а как испечь новый, никто не знал. С тем же успехом приготовление еды могло быть алхимией, поскольку они в равной степени в них не разбирались. Но сливы и кимрил всегда были в наличии, поэтому ребята сварили пару клубней, растолкли их и перемешали со сливовым вареньем, а затем отнесли всю кастрюлю и ложку для Спэрроу в комнату Миньи. Пока они ели, то чувствовали определенную гордость за свою находчивость. А еще свою глупость, протягивая ложки и сражаясь за кастрюльку как дети. Звон металла смешался со смехом и напускным злобным пыхтением, когда кто-то хватал чужой кусок, мешал зачерпнуть порцию или даже отбирал ложку у соперника.

По ходу событий на кухне, а затем подле кровати Миньи, они начали привыкать к этому незнакомцу, который, насколько невозможным это ни казалось, был частью их семьи. Все хотели знать, как они с Сарай познакомились и какие сны она ему навевала.

– Никаких, – призналась она, заливаясь краской. – Они нравились мне такими, какими были. Я приходила, чтобы просто посмотреть.

Девушка описывала «Плач Мечтателя» – город, каким представлял его Лазло: детей в перьевых плащах, бабушек, оседлавших котов, крылотворцев на рынке, даже кентавра с его дамой сердца, и то, как ей нравилось представлять их настоящими людьми, проживающими свои дни. И к окончанию рассказа – а она рассказала далеко не все – всем божьим отпрыскам отчаянно захотелось, чтобы этот город был реальным, и они тоже могли туда пойти, жить, здороваться со всеми обитателями и существами.

А еще, разумеется, им хотелось побольше узнать о Лазло. Его завалили вопросами, и он изо всех сил постарался описать, какой была его жизнь до встречи с Эрил-Фейном.

– Хочешь сказать, твоя работа заключалась в том, чтобы читать книги? – спросил Ферал с той же жаждой, с какой Руби ранее спрашивала о тортах.

– Не читать, к сожалению, – ответил Лазло. – Это работа для ученых. Я читал ночью и в свободное время.

Все это напоминало Фералу рай на земле.

– И сколько там книг? – жадно поинтересовался он.

– Так и не сосчитать. Тысячи на каждую тему. История, астрономия, алхимия…

– Тысячи книг на каждую тему? – повторил юноша с изумленным и скептическим видом.

– Бедняга Ферал не может этого представить, – ласково произнесла Сарай. – Он видел лишь одну книгу, и ту прочесть не может.

– Я могу читать, – оборонительно заявил Ферал. Старшая Эллен всех научила. В цитадели не было бумаги, поэтому она использовала поднос с растолченными травами и палочку. Со временем ребята подсознательно начали ассоциировать чтение с запахом мяты и тимьяна. – Просто ее прочесть не могу.

Это пробудило в Лазло любопытство. Ферал принес вышеупомянутую книгу: единственную в цитадели. Раньше Лазло таких не встречал. Она была сделана не из бумаги и плотного картона, а из мезартиума – как обложка, так и страницы. Ферал открыл книгу и перевернул тонкие металлические листы. Алфавит выглядел угловатым и несколько зловещим. Из-за этого Лазло вообразил, что данный язык должен звучать грубо.