– Я хочу… – прошептала Сарай.

– И я, – выдохнул Лазло.

Они смотрели друг на друга, поражаясь тому, как быстро разгорается пламя, и негодуя от того, что не могут позволить разгореться себе. Сарай планировала просто поцеловать Лазло, но теперь стремилась полностью поглотить его. Она чувствовала себя голодным хищным зверем, и… ей это нравилось. Девушка испустила дрожащий смешок и ослабила свою хватку, соскользнув обратно на пол.

Это трение заставило Лазло закрыть глаза и сделать успокаивающий вдох.

– Твоя губа, – заметила Сарай, виновато потупив взгляд. – С такими успехами она никогда не заживет.

– Мне нравятся эти успехи, – ответил Лазло своим самым хриплым голосом – как заметила Сарай, таким он бывал в моменты горя или страсти. – Я всегда могу вырастить новую губу, а вот это мгновение уже никогда не вернуть.

Сарай склонила голову набок.

– В этом утверждении нет ничего неправильного.

– Абсолютно. Оно искреннее.

– Наверняка где-то губы растут на лозах.

– Мир огромен. И шансы велики.

Сарай улыбнулась и почувствовала себя глупышкой – в самом лучшем смысле этого слова.

– Но мне нравится эта губа. Я назначаю себя ее защитником. Никаких поцелуев до дальнейших распоряжений.

Лазло прищурился:

– Это худшая идея, которая приходила тебе в голову.

– Считай это испытанием. Ты не можешь целовать, но тебя могут. Нужно было сразу это уточнить. Только не в губы.

– А куда же? – заинтригованно осведомился он.

Сарай задумалась.

– В бровь, например. Наверное, только туда. Определенно не в шею, – сказала она с блеском в глазах. – И не в то местечко за ухом. – Девушка задела его кончиками пальцев, из-за чего по телу Лазло прошла дрожь. – И уж точно не сюда.

Сарай медленно провела линию вдоль его груди, ощутила, как напрягаются мышцы под рубашкой, и захотела снять ее и поцеловать юношу прямо здесь и сейчас.

Лазло схватил ее за руку и прижал к сердцам, ударявшимся о стенки груди. Взглянул на Сарай с кипящим восторгом. Как же сияли его мечтательные глаза! Девушка видела в них свое отражение и заходящее солнце: голубые пятнышки в радужных оболочках, немного багрового и розового, и одинаковые ярко-оранжевые полосы, перекрывающие серый цвет.

– Сарай, – произнес он, и его голос был даже грубее, чем в горе или страсти. Он звучал так, будто его сломали, а затем собрали воедино, не обнаружив половины кусочков. Опустошенно, сладко и идеально. – Я люблю тебя.

И Сарай растаяла.

Ранее, в галерее, это звучало неправильно – с Миньей, призраками, клятвами и угрозами, – но здесь и сейчас это было идеально и доказывало, что в конечном итоге Сарай неподходящий защитник для губы Лазло. Она поцеловала его. Вернула те же слова, прошептав их у самых губ, и оставила при себе. Это возможно: отдать и оставить слова. «Я люблю тебя» настолько щедры.

И когда солнце погрузилось за Пик, они встали у перил и наблюдали, как свет проникает сквозь демоническое стекло – тысячи гигантских скелетов, сплавленных в гору. И тогда внутри Сарай заиграла нервная барабанная дробь.

До чего странно, что это ее первые призрачные сумерки. Она не пробыла мертвой и суток. Зародятся ли ее мотыльки или они тоже утеряны навсегда?

Пришло время узнать.

* * *

С самого начала дар Сарай проявлялся как необходимость кричать. Ее горло и душа требовали этого каждую ночь. Если она пыталась сопротивляться, давление нарастало до тех пор, пока она не могла его сдержать. Нечто внутри нее хотело вырваться на свободу. Это то, кем она является.

Или являлась.

Тьма подступала медленно, а Сарай все ждала знакомого ощущения – зарождения мотыльков внутри себя. Но чувство не приходило – никакой полноты в животе, никакого крика. Она прижала руку к горлу, будто могла ощутить гул мотыльков, ожидающих зарождения там, где ее дыхание встречается с воздухом.

Ничего. Ни гула и, конечно же, ни дыхания. Сарай горестно посмотрела на Лазло.

– Что такое? – спросил он.

– Я не чувствую их, – в ней вспыхнула паника. – Кажется, их больше нет.

Лазло провел ладонями по ее рукам и взял за плечи.

– Вполне вероятно, что твой дар изменился. И может отзываться иначе.

– Я вообще ничего не чувствую.

– Как это обычно работает? – поинтересовался он.

Лазло не паниковал, но его сердца подскочили к горлу. Дар Сарай свел их вместе – в разумах и в жизни, – и он любил находиться с ней во снах. Это лучше любой истории, которую он когда-либо читал. Все равно что быть в сказке и писать ее самому, и не в одиночку, а с кем-то, кто оказался таким же волшебным и прекрасным, как сказка наяву.

– Я кричу, – ответила Сарай. – И они вылетают.

– Хочешь попробовать закричать?

– Но я кричу, потому что чувствую, что нужно их выпустить. А сейчас – ничего.

– Попытаться все равно стоит, – произнес он с такой нежной надеждой в голосе, что она сама чуть не поверила этому.

Сарай прислушалась к его словам. Ей никогда не нравилось делать это у кого-то на глазах. Она стыдилась, понимала, что это выглядит отвратительно, когда изо рта человека вылетает сотня мотыльков, но по какой-то причине не боялась реакции Лазло. Даже не отвернулась – всего лишь отошла на шаг на тот случай, если все получится, чтобы мотыльки не полетели ему прямо в лицо. А затем сделала глубокий вдох, закрыла глаза, представила их, призвала и… закричала.

Лазло напряженно наблюдал за ней. Увидел, как ее губы приоткрылись, обнажив края ровных белых зубов, розовый язычок, который он еще недавно ласкал своим собственным, а еще… Юноша тихо ахнул.

Он увидел мотылька. Сумеречно-темного, лилово-черного, его крылья задели губы Сарай при полете. Мягкие, как бархат. Лазло увидел усики, подобные маленьким перышкам. Юноша облегченно улыбнулся, но какая-то настороженная его часть поняла, что нужно ждать.

А потом улыбка потускнела. Облегчению пришел конец. Поскольку мотылек… испарился.

Как только он сорвался с губ Сарай, то сразу же прекратил свое существование.

За ним последовал еще один. Его постигла та же участь. Потом еще один, и еще. Все повторялось. Они изливались потоком и исчезали в ту же секунду, как покидали ее уста. Лазло вспомнил птичек, которых они создавали этим утром в комнате: из мезартиума и эфира. Когда Сарай отправила их в полет, его птичка вспорхнула, а ее испарилась.

Призрачная плоть может изменяться до бесконечности, но и у нее есть ограничения: иллюзии должны соприкасаться с их творцом.

Глаза Сарай оставались закрытыми. Она не видела происходящего. Лазло потянулся к ней.