— Момент? Это как? — не понял я. Ибрагим лишь развел руками: мол, откель мне, простому служаке, хоть и мастер-слуге такое знать.

Но все же знал, старый чертяка.

— А вот так, барин. Многие умы бились-бились, да совсем разбились. Изучают вона — инквизатории там всякие, в церквах исчо смотрют. Но пока только слов на телегу, дел на мошну. У кого-то во время чаепития совместного проявляется, у кого во время драки. А кто когда с женой уединяется. Да только таких случаев по пальцам пересчитать можно. Николаевич, может, чего сам и знает, да только шиш кому секрет расскажет. А может, и нету никакого секрету — иначе б давно ужо знали. Думаешь, инквизатории своих бисяков никуда не рассылают за ним смотреть? Рассылали, да не раз — и пока вота, вишь? Глухо.

Словно в подтверждение своих слов он скрутил мощную, жирную фигу.

Он упомянул про церкви, и я вытащил найденную нами вчера улику. Ибрагим прочитал ее еще до того, как взял — пускай и подслеповатые, но привыкшие мгновенно реагировать глаза не подвели старого солдата и в этот раз.

— Это что же, ходил вчера по адресам? — Он пожевал губы. Я решил, что просто кивнуть будет хорошим ответом. Старик не спешил расспрашивать, хотя его явно терзало самое обыкновенное любопытство.

— Ходил, Кондратьевич. Это письмо было очень хорошо запрятано и, верно, я бы никогда не догадался искать его именно там, где нашел.

— И как же получилось?

— Причудой, Кондратьевич. Одной лишь причудой, — словно в укол его прошлым насмешкам над моим родовым даром отозвался я. — Оно написано святыми чернилами. Я могу ошибаться, но что-то мне подсказывает, что ими не пишут на каждом углу. Знаешь, где можно отыскать тех, кто такими торгует? Или хотя бы в чем их особенность?

— О-о-о, барин, это ты прямо по адресу! — Старик чуть ли не хлопнул в ладоши от нетерпения. Сразу стало ясно: ему есть что мне рассказать.

Никогда бы не подумал, что буду рад горячему душу. Решив, что время пояснить, где я смогу найти создателя священных чернил, еще не пришло, старикан велел мне немедля отправляться в уборную и хорошенько вымыться. В конце концов, негоже, когда барин весь замызган чужой кровью.

Вода была приятной, я будто смывал с себя все проблемы прошлых дней. Выходил обновленный, распаренный и довольный. Кондратьич же только цокнул языком — по его мнению, ничего я не понимал в том, как хорошо помыться. А вот если бы он загнал меня в баньку, да не ту, что в городе, а в своем родном селе… Мне показалось, что где-то очень далеко по моей спине заплакали крапивные веники.

Сменная одежка была стиранной и старой, но свежей. Я облачился в рубаху и штаны — Ибрагим же успел уже сгонять в свою чудо-прачечную. На столе лежала горка мятых купюр — деньгам не пошли на пользу мои упражнения и погоня за Митеком. Надо, поставил себе галочку в голове, обязательно об этом спросить старика — авось он и вспомнит чего.

Слуга верен был мне до последнего. Ни копейки из тех денег не тронул, от лишних вопросов воздержался — то ли понимал, что это законный трофей из квартиры нашего похитителя, то ли попросту не мог представить меня заурядным вором.

— Что дома-то сидеть, барин? Пойдем на улицу? Ярмарка к тому же приехала. Помните, как ярмарки-то любили?

Я лишь кивнул. Помнить, конечно же, не помнил, но мог представить, за что Рысев-бывший в свои юные годы мог полюбить такое простецкое зрелище, как ярмарку.

Торговые ряды выстроились стройными редутами. Купцы, будто сойдя с страниц сказок, наперебой предлагали свои товары. Готовились к бою игрушечные пикинеры шведов, русские же гренадиры обещали им хороший прием из своих ружей. Австрийский фарфор соседствовал с ундинасскими шелками. Разодетый в белый не по погоде халат, с какой-то тряпкой на голове торгаш в мгновение ока схватил меня под локоток — столь непринужденно и приветливо, что я даже не успел среагировать. Он обещал накормить меня завтраком, обедом и ужином, показать выводок своих детей и страшно интересовался, сколько ковров я желаю купить в его лавке.

На помощь мне пришел Ибрагим. Старикан знал какое-то таинство волшебных слов, быстро сбившее торговый настрой с несчастного и вытянув из того разочарованный вздох за зря потерянное время.

— Не зевай, барин. Забыл, чему я тебя учил?

Я шмыгнул носом, отрицательно покачал головой. Чему конкретно Кондратьич учил своего протеже, во всех подробностях мне знать было не дано, но глаз хватался за мелкие детали, вытаскивая за их хвост целые истории. Малолетний воришка, вытирая слезы на грязном лице, жалился на злодейку-судьбу перед дородной, охающей от сожалений дамой, а тем временем его дружки щипали ее сумочку на предмет ценностей. Здоровый детина — приезжий деревенщина — глуповато озирался по сторонам, будто в надежде насмотреться впрок. Поставленный на «сценку» мальчишка-газетчик лениво жевал булку, словно египетская казнь, над ним нависла пухлощекая, крепкая булочница. Румянец гулял по ее щекам, украшая и без того симпатичное лицо.

Мне на миг показалось, что все причуды Петербурга слились воедино, чтобы собраться в общее, небольшое озеро самой настоящей жизни. Здесь и не пахло рекламными феями — у местных торговцев вряд ли хватило бы на них денег. Словно соревнуясь друг с дружкой в том, кто выдумает кричалку лучше остальных, они надрывали горло. Прохаживался их стороны в сторону поглядывающий на поднос с сигарами в руках не в меру хрупкой и вытянутой девицы Белый Свисток.

Я поднял взор и сразу же понял, что мне все это время доставляло неудобство: чувство, что за мной пристально и не сводя глаз следят. Каменные горгульи, неведомые на крышах знакомого мне Петербурга, здесь были словно родные. Выполненные в виде круглоголовых, толстопузых грешат с маленькими крыльями, они уныло взирали на нас очами самих настоящих бесов — интересно, это Егоровна придумала запихнуть их в каменные изваяния или нашелся кто-то другой?

— Так что там со святыми чернилами, Ибрагим? — спросил я, всего на миг задержавшись у лотка с фруктами. Их хозяин, не признав во мне благородного, все равно спешил с улыбкой на лице и потирая ладони — не иначе как подсчитывал будущие прибыли. Я лишь отрицательно покачал головой ему в ответ, как будто давая понять, что пока лишь только прицениваюсь. Он разом утратил ко мне интерес, бросив словесное проклятие — я видел, как черной птицей оно спорхнуло с его уст. Впрочем, не долетело — врезалось в незримый купол передо мной, лопнуло.

Первой мыслью было схватить мерзавца за шиворот и спросить его за подобные методы общения с покупателями, но здравый смысл подсказал, что таковы законы этого мира. Сам, что ли, мало ругаешься на тех, кто зря топчется под боком?

— А что с ними такого, барин? Вестимо что. Церква ими бумазеи рисует. Не нашенские, это понятное дело, откуда-то из-за рубежов моду взяли. Хрендульгенции зовется али как-то так.

Я с пониманием дела кивнул. Индульгенции так индульгенции. Интересно только, зачем они нужны в стране, что никогда не ведала инквизиции? Я снова вспомнил про Егоровну и ее чудо-отряд и чуть не прикусил самому себе язык. Только вот как же так выходит, что индульгенции выписывает церковь, а не инквизатории? Или я что-то путаю?