Фокусов не происходило.

Я снова ощутил себя бесконечно бедным. Вспомнилось, как вчера возликовал, едва нашел деньги — теперь-то не придется есть за счет друзей и просить Майку купить мне новые штаны. А сейчас, кажется, настало время возвращаться к прежнему порядку вещей.

Я выдохнул, принимая кортик из рук купца. Он был крепок на свои слова, а потому развел руками, предлагая выбрать понравившийся мне пистолет. Я решил, что плоский «Подбирин» станет неплохим дополнением — кожаная, декоративно потертая обойма быстро перекочевала в мои руки. Я скинул куртку Кондратьичу — хотелось примерить обновку на себе.

Старик охнул, когда я забрал одежку и протянул ему кортик. Он едва взялся и тут же убрал ладонь, словно считая себя недостойным такого оружия.

— Бери, Кондратьевич, это теперь твое, — улыбнулся. Белые Свистки, будто желая доказать, что я зря грешил на них, вызвали подмогу — мало ли кто из лихих решит оспорить мою покупку и присвоить право владеть кортиком себе? Словно моя личная охрана, они едва ли не стеной стояли за спиной.

— Мое? — Он удивился, подался назад. — Господь с тобой, барин, разве ж можно? Такое — и мне?

— Бери-бери. Я с этой железкой буду ни так, ни эдак. А ты солдат бывалый, знающий. Да и завсегда мне в случае чего его одолжишь, верно?

Я ему подмигнул, а Ибрагим, наконец, набрался смелости. Клинок показался из ножен — остро заточенная сталь, казалось, готова была резать одним лишьсвоим видом. Старик опробовал остроту пальцем, тут же сунул его в рот, заулыбался; будто не поранился, а получил пряник. Его глаза бегали с гарды на острие, с острия на рукоять.

— Глянь, что там со временем? — попросил я. — Не пора ли нам в церковь?

Он лишь кивнул, тут же приторочив ножны к поясу, решив, что осмотрит свое сокровище чуть позже. Под взорами любопытствующей толпы мы зашагали прочь.

В церковь я ходил редко.

Память была до отказа заполнена старыми толпящимися бабками, грешившими всю сознательную жизнь и вдруг просветлевшими уже в несознательной. Уже тогда мне казалось неуместным соседство величественных построек и спешащей внутрь бедноты. Словно каждый из них надеялся не рукой, но взглядом украсть частичку Иисусового царства.

В прошлой жизни я был ярым атеистом, в этой пришло время все менять. Есть черти, одна из них даже мне служит, есть ангелы — и одна из них помогла расправиться с Никсой. В конце концов, я видел того, кого ясночтение ясно обозначило Сатаной — значит, и какое-нибудь вполне осязаемое воплощение бога здесь должно было быть.

Громко бил колокол, знаменуя окончание службы — Кондратьич хорошо подобрал время: у меня будет возможность поговорить с священником наедине.

Из открывшихся врат на нас высыпалась самая настоящая толпа прихожан: верующие этого мира оказались куда благообразней, чем мне представлялось.

Вместо вездесущих старух, невесть за коим бесом тянувших в церкву, и бесчисленных внуков, были разодетые матроны. От обилия платков, покрывавших их головы, рябило в глазах, шуршали многочисленные юбки. Мужичье — бесконечно бородатое, в пожелтевших, засаленных рубахах — выходило с преисполнившимся радостью взглядом, будто только что своими глазами видели чудо.

Их было сложно винить — они и в самом деле его видели. Там, откуда я родом, в чудеса принято разве что верить. Здесь же на смену простой вере явилось знание.

Я остановился у самого входа в церковь. Ибрагим перекрестился, глядя на золотые купола, отбил поклон. Губы старика спешно зашептали слова молитв, мне же стало стыдно.

Молиться я не умел.

Чего там стыдиться, вдруг проснулась уверенность, подсказав выход из положения. Разве богу нужно, чтобы ты зачитывал к нему обращение наизусть? Тебе бы самому на его месте такое понравилось? Ну уж нет! С богом, как и тьмой внутри себя, говорят только наедине да своими словами.

Кондратьич кивнул мне — заходи, мол, я тебя тут подожду, а сам, не спеша и проверяя завалявшиеся в кармане копейки, направился в часовенку — видать, решил поставить пару свечек за упокой родных Рысева-бывшего.

Его пояс отягощали новые, изукрашенные резьбой ножны. Кортик из дальрусской стали покоился в их объятиях, ожидая своего часа. Старикан, может, и не подавал виду, но глаза у него заблестели совершенно по-детски, едва я вручил ему подарок. Мое же оружие пряталось в кобуре на груди. Конечно, не та игрушка, которую мы с Майей оставили в доме-притоне, но тоже хорошо.

Пистолет грел обманным чувством уюта и безопасности. Я знал, что торгаш как минимум приврал и завысил цену, просто был не в настроении торговаться.

Интересно, что там сейчас делает Майя? А Биска? Иоганн, едва она снова вернула ему облик грешонка, едва не лопнул, что пузырь под ее копытом — удержали ее от этого шага лишь царившие в дьявольской головке проказы. Представлять незавидность участи несчастного грешонка мне даже не хотелось, приятного в ней точно было мало.

Я выдохнул, прогнав прочь суету мыслей. Если Ибрагим был прав насчет найденного мной письма и мы пришли точно по адресу, то, может быть, сегодня я узнаю имена.

Я ожидал увидеть то, что видел прежде. Тишину, таящуюся под исполинских размеров сводами храма. Резные узоры перегородок, живопись, к которой приложили руки величайшие художники тех лет.

И нет, все это тут было и в достатке. В ноздри ударило ладаном, я едва не потерял равновесие. Моя вторая, демоническая, натура была резко против того, чтобы я сделал хоть шаг дальше, но я лишь ухмыльнулся. Нет, дружочек, это я даю тебе иногда в волю порезвиться, но главным все равно есть и буду только я.

Тот недовольно забурчал внутри, будто булькающий котел и умолк.

Ко всему тому, что я привык видеть в церквях, здесь добавились гигантских размеров статуи. Фонтан журчал святым источником, падающий особым образом солнечный свет как будто заставлял воду светиться. Крышу крылами подпирали две девочки-ангела. С юными, одухотворенными лицами они взирали на витражи стекол, привлекая взгляд. Сюжет родом из Библии был выложен красивой цветной мозаикой. Божьей силой воин с крестом одолевал злокозненного, бесконечно рогатого и подлого беса.

Мне почему-то вспомнились слова Биски про святую воду — интересно, что будет, если прыснуть ей на нее? Она задымится и скорчится от боли?

Слыша мои мысли, глас рассудка вместо дьяволицы небрежно ответил, что, скорее всего, ни то и ни другое. Третье — она никогда больше не решится повторить со мной вчерашнюю ночь.

Грешная плоть, вспоминая, как неистово и дико ласкали меня обе девчонки, жалела лишь о том, что утро настало до обидного быстро.

Я поймал на себе осуждающий взгляд: вместо священников чуть дальше входа дежурили величественные фигуры самых настоящих ангелов — стало понятно, почему жители Петербурга спешили отсюда одухотворенными. Плащи, скошенные на плечо, прятали ножны со святыми мечами. Крылья, по-орлиному огромные и белые, даже в сложенном состоянии были едва ли не в два раза больше самих воинов. Заполненные светом глаза взирали на меня с плохо скрываемым недовольством. Один из них потянул носом, скривился — будто в самом деле чуял, что от меня веет бесом. А я ведь даже помылся...