Всемирная популярность англоязычных фильмов приводит к тому, что бо́льшая часть американских и британских фильмов дублируется на множество языков для продажи за границу. Поэтому искусство дублирования на немецкий, итальянский, испанский и многие другие языки гораздо шире используется и выше ценится. Один из результатов этой бросающейся в глаза асимметрии состоит в том, что неанглоязычная аудитория не считает обязательной полную синхронизацию движения губ актеров со звучащей с экрана речью. Во время показа по российскому телевидению американских и бразильских мыльных опер голосовые дорожки часто заползают на соседние сцены (диалог продолжается, хотя губы актеров уже перестали двигаться), зато известные актеры говорят голосами звезд дублирования. Например, в Германии «голос» Роберта Де Ниро всем известен, и все знают, что на самом деле это голос Кристиана Брюкнера, завоевавшего премии и как чтец аудиокниг. В немецкой прессе его прозвали Голос. Мерил Стрип в немецких версиях всех ее фильмов говорит голосом Дагмар Демпе; Гэбриела Бирна всегда, с самого начала его карьеры в 1981 году, озвучивал Клаус-Дитер Клебш. Немецкие зрители, вероятно, были бы шокированы, если бы Рассел Кроу в очередном блокбастере заговорил не «своим» голосом — то есть не голосом Томаса Фритша{75}. Фотографии французских «голосов» Гомера и Марж Симпсонов — Филипа Петью и Вероник Огеро — печатаются в газетах{76}. В этом отношении, как и в других, в языковой культуре почти любой страны англоговорящие открывают для себя совершенно иной мир.

Библейский иврит перестал быть разговорным языком евреев Палестины задолго до вторжения римлян. Вероятно, еще с V века до н. э. арамейские переводчики вполголоса читали слова службы сразу после того, как их на более древнем языке произносил раввин, или даже одновременно с ним. В итоге слова таких арамейских переводов, сделанных шепотом (в современном мире переводчики называют это шушутажем), были записаны, в основном небольшими фрагментами, и их собрание, Таргум, ныне — ценный источник лингвистических и исторических сведений для исследователей иудаизма. Для современных трансляций британских и американских мыльных опер и комедийных передач на языках Восточной и Центральной Европы таргум-перевод — тихий перевод, накладываемый поверх исходного звука, — был изобретен заново. Англоязычных приезжих в Польше или Венгрии часто удивляет так называемая дикторская озвучка, при которой не делается попыток имитировать звуковую реальность: все персонажи, независимо от пола, говорят одним голосом, причем оригинальная английская дорожка тоже явственно слышна.

Такое озвучивание очевидно обходится дешевле и занимает меньше времени, чем дублирование, потому что для него нужно меньше переводчиков и актеров. При нынешних объемах англоязычной продукции, наводняющей небольшие европейские страны, было бы весьма сложно найти нужное число специалистов для синхронного дубляжа всех фильмов и передач без потери их актуальности. Поэтому наложение одноголосой озвучки поверх оригинальной фонограммы — решение очень практичное, но в его основе лежат отнюдь не экономические причины.

Как и в стародавние времена в синагогах Палестины и Сирии, дикторская озвучка предназначена для людей, которые считают язык оригинала более престижным. В наше время знание английского считается культурным достижением, этим языком стремятся овладеть. Дикторская озвучка позволяет изучающим английский язык проверять, верно ли они понимают оригинал, и улучшать свои знания, одновременно наслаждаясь фильмом. Венгерский зритель передачи The Colbert Report[74] хочет видеть настоящую американскую комедию, а диктор — как переводчик, выполняющий шушутаж на встрече глав государств, — помогает убедиться, что зритель все понял правильно. В какой степени венгерский зритель сможет уловить суть политической сатиры Кольбера — это уже другой вопрос: в любом случае что-то он поймет. Поскольку перевод не уничтожил оригинал, это «что-то» лучше, чем ничего.

При дикторской озвучке задача сохранения формы не ставится. Однако и в сфере гораздо более уважаемой, чем телевидение и кино, даже само стремление ее сохранить было высмеяно как нелепое и нереальное. Те, кто изучает перевод, знают, что Набоков в пух и прах разгромил глупые, с его точки зрения, попытки переводить рифмы рифмами; об этом он говорит в комментариях к своему переводу пушкинского романа в стихах «Евгений Онегин». По мнению Набокова, любая попытка передать ироничный, легкий, остроумный и ритмичный рисунок онегинской строфы-сонета с неизбежностью исказит истинный смысл произведения и поэтому должна быть с негодованием отвергнута. Взгляды Набокова на поэтический перевод придали многим спорам в сфере переводоведения удивительно эмоциональные оттенки. Его слова нельзя вырывать из контекста. Жаль, что Набоков выразил свое мнение так безапелляционно и радикально, что это отвлекает от сути проблемы.

Это утверждение (подражание и одновременно перевертыш гораздо более раннего описания Джоном Драйденом имитации, парафраза и метафраза) мы находим во Введении к набоковскому нерифмованному переводу пушкинского романа, снабженному чрезвычайно тщательными построчными научными комментариями по поводу значения пушкинских стихов. Главная работа здесь вовсе не перевод как таковой, а апроприация Набоковым романа посредством этого подробнейшего комментария. Великолепный стилист на обоих языках и исключительно искусный создатель транслингвистических каламбуров, Набоков сложил свою писательскую мантию на алтарь Пушкина и последовал, как он выражался, «рабской тропой»{78}. У этой нехарактерной для него скромности есть в данном случае глубокие причины. Кто рискнет соперничать с Пушкиным? Ни один носитель русского языка не может и помыслить об этом — и все же каждый русский писатель мечтает сместить Пушкина с его трона. Для русского писателя — а Набоков по-прежнему им оставался, несмотря на двадцатилетнее использование английского в качестве литературного языка, — перевод Пушкина не был чисто переводческой задачей.