Осчастливленный, Марк пополз к себе. Но блаженство продолжалось недолго. Вскоре на него налетел Семен — завотделением. Оказывается, его отловил завхирургией, который долго и нудно гундосил о срыве производственного, то бишь лечебного, процесса: и какого черта к ним приволокли эту бабу — у них стоматологическая хирургия, а не акушерство и гинекология, и пусть ваш Марк в следующий раз роды у своих баб сам принимает…

— Да вы что, — вскинулся Марк. — Это не моя баба!

— Тем более! — вызверился Семен. — Если не твоя, какого черта ты тут устроил!

Короче, он получил нагоняй и разнос — мало не показалось. «Это же надо! И в чем это я, интересно, виноват?» — переживал обруганный начальством Марк. У него застучало в висках и даже, кажется, пульс зачастил. Нервы, нервы. Жаль, нет сейчас на нем той электронной штучки. Как же это называлось? Вспомнил: кардиомониторинг. Один из приятелей, Петя, тоже медик, только специализирующийся на сердечных делах, задумал обширное исследование. Его интересовала деятельность сердечной мышцы при различных обстоятельствах — во время работы, сна, физической нагрузки. Надо сказать, что Петюнчик карикатурно похож на Пьера Безухова из известного романа или, скорее, известного фильма. То есть он темноволос, носит круглые очки, немного неуклюж, толстоват и совершенно по-детски непосредственен. В будущем он непременно станет этаким карикатурным профессором, который забывает поесть и ходит на работу в разных носках. Впрочем, нет, при его жене и теще вряд ли. Женитьба Пьера — отдельная история, потрясшая его современников. Петюнчик как-то вдруг, по рассеянности, соблазнил студентку. Причем так обстоятельно, что девица оказалась беременной аж двойней. Свадьба была торопливой, но веселой. Он был еще ординатором, но уже подающим большие надежды, а девочка — такого незаметного мышастого типа худышечка — приехала учиться в Москву из какого-то областного центра за Уралом. Естественно, все жалели дурачка, перешептываясь, что лимита ради московской прописки… и теперь он будет ее кормить, и детей надо обуть-одеть, и прости-прощай блестящая научная карьера. И вдруг из этого самого областного центра приехала мама мышки. Петька, оглядываясь и нервно поправляя очки, рассказывал Марку:

— Представляешь, встретили ее на вокзале, такси взял — чуть не на последние рублики. Любаня квартиру вылизала. Теща, естественно, с узлами — огурчики, помидорчики, грибочки… Но вообще-то она оказалась теткой интеллигентной — директор музыкальной школы. И не старая совсем. Ей сорок с чем-то… Ну, мы ее устроили в гостиной…

У Пети была собственная двушка, санузел совмещенный, комнаты смежные.

Когда Любаня пошла мыть посуду, Петя, краснея и волнуясь, заверил «маму», что он, Петя, будущее российской науки и Любочку очень любит, а потому все у них будет хорошо. На что мама, оказавшаяся женой местного городского авторитета, владевшего тремя ресторанами и двумя заводами в области, вздохнула (но не стала говорить, что муж — Любочкин отчим — по своим каналам зятя проверил и, приехав в Москву, она увидела именно то, что и ожидала, — милого, но абсолютно не приспособленного к жизни человека. Впрочем, в информации подчеркивалось, что Петю уже дважды приглашали в Америку и что он действительно обладает большим потенциалом) и расстегнула объемистый ридикюль, с которым ходит большинство женщин. В эти сумки влезает все, что угодно, — детектив, батон хлеба и пакет молока, пара туфель, короче, что нужно, то и влезает.

— …И она стала доставать оттуда деньги. Доллары! — Очки Пети запотели. — Я в жизни столько не видел. Нет, видел — но в кино… Знаешь, когда гангстеры открывают чемодан, а там…

Но чемодан у мафиози — это одно, а тещин ридикюль — это конкретно совершенно другая вещь. Пока зять таращился из-за стекол круглыми глазами, мама объяснила ему, что его дело — наука и Любочкино счастье, а это — на квартиру и мебель.

— И квартиру надо купить быстро, потому что домой мне вернуться надо недели через две, не позже, — закончила теща.

— Работа? — понимающе спросил Петя.

— Конечно! Но честно сказать, и муж тоже, знаете, присмотра требует… Он на десять лет меня моложе…

Короче, народ только ахал. «Лимита» купила и обставила квартиру, потом мама уехала, и молодые зажили сами. Родив ребятишек, Любаня вдруг расцвела — формы ее потеряли угловатость, она оказалось ни много ни мало роскошной женщиной. Теперь она кормит Петюнчика домашними борщами, каждое утро он появляется на работе в свежей рубашке и накрахмаленном халате. А еще Любочка, которая решила, что детям скоро в садик, взяла шефство над ближайшим районным. Она нашла спонсоров (включая своего отчима), сделала там ремонт, частично в принудительном порядке обновила персонал, и теперь, когда садик стал самым престижным в районе, Любаня присматривается к соседней школе.

Так вот о кардиомониторинге. Петя, будучи энтузиастом, которому на исследования никто денег не дает (а просить у тещи он стесняется), вынужден был как-то выкручиваться. Чтобы материал выглядел солидно и теории должным образом обоснованы, ему нужно было обследовать кучу народа. И он навешивал датчики на всех знакомых, которые не смогли отвертеться от чести внести свой вклад в науку. Пока речь шла о еде, сне или работе, даже Марк не возражал ходить с этой штукой. Но потом Петюнчик, глядя на коллегу честными круглыми глазами сквозь толстенные стекла очков, объяснил, что в докторской есть глава, которая будет называться… э-э, ну, что-то вроде «Влияние полового возбуждения и оргазмических состояний на деятельность сердечной мышцы».

— А ты у нас, Марк, того…

— Это в каком смысле?

— Ну, все же знают, что ты ходок… Ты не обижайся! — Петя пылал энтузиазмом. — С моей точки зрения, это очень даже здорово, что у тебя обширные знакомства… и связи. Тут ведь нет ничего сложного. Раньше датчик фиксировал, что ты делаешь в тот или иной момент. И теперь то же самое.

Просто будет записывать, когда наступило возбуждение… И особенно — надо точно отразить момент оргазма.

Тут выражение лица приятеля, должно быть, навело Петю на сомнения, и он, поправляя очки, затараторил:

— Ну, то есть хоть отметить, был ли в данный период времени достигнут оргазм, и если да — то сколько раз.

У Марка не хватило духу послать его сразу же. Чертов энтузиаст пристроил датчик, и опытный экземпляр по имени Марк отбыл восвояси. А надо сказать, в то время он встречался с завотделением поликлиники, где группа студентов проходила практику… Само собой, она была несколько старше, но роскошная, очень стильная и страстная женщина. Марк прекрасно понимал, что его используют, тем более что дело происходило исключительно на работе, но… Ему было плевать. Пусть использует. Студент Марк находился в том возрасте, когда поиск — что бы такое трахнуть — занимает существенную часть жизни, а потому вовсе не был против. К тому же у дамы было чему поучиться — и с профессиональной точки зрения, и, так сказать, с жизненной. И вот он двигается по коридору, завотделением идет навстречу и совершенно будничным голосом говорит: «Марк, я жду вас у себя в кабинете через двадцать минут». Студент с умным видом кивает и топает дальше. И на исходе двадцатой минуты понимает, что желания никакого не испытывает. Обычно к этому моменту он уже успевал не раз порадоваться, что на нем такой просторный белый халат, а тут — полный штиль. Марка пробил холодный пот. Он зажмурился и представил себе… Много чего. И все равно эффект близок к нулю. Тогда он, вспоминая все известные матерные выражения и придумывая на ходу новые, содрал с себя датчики, запихал их в сумку и поехал к Петьке. Нашел его на кафедре и, не стесняясь в словах, объяснил, что дальше российской кардиологической науке придется обходиться без участия подопытного кролика по имени Марк. Надеюсь, она не совсем захиреет. Петька хлопал глазами, потом вздохнул и, пробормотав «И ты, Брут», пополз в сторону своей лаборатории. Марк же в тот день просто прогулял практику.