– Ты будешь моей подругой, – ласково проговорила Иона, – тем более что оказалась почти моей соотечественницей. А пока, прошу тебя, не стой на этом холодном, скользком мраморе. Ну вот, теперь ты села, и я могу на минуту оставить тебя одну.

«Иона шлет Главку привет. – Приходи ко мне, Главк, приходи завтра, – писала Иона. – Может быть, я была несправедлива к тебе. Но при свидании я сообщу тебе, в чем тебя обвиняли. Отныне не бойся египтянина… Никого не бойся! Ты говоришь, что в своем письме высказал слишком много, увы! В этих торопливых словах и я тоже выдала себя. Прощай».

Когда Иона вернулась с письмом, которое она даже не решалась перечесть (обычная торопливость, обычная робость любви), Нидия поспешно вскочила.

– Ты написала Главку?

– Да.

– И он будет благодарен посланному, который передаст ему твое письмо?

Иона позабыла, что собеседница ее слепа, – она вся вспыхнула от лба и до шеи и молчала.

– Я хочу сказать, – прибавила Нидия более спокойным тоном, – что малейшая холодность с твоей стороны огорчит его, а самое слабое выражение нежности наполнит радостью. В первом случае, пусть раб исполнит твое поручение. Если же письмо может обрадовать Главка, то дай мне отнести его, я вернусь сегодня вечером.

– Но почему же тебе хочется передать мое письмо? – спросила Иона уклончиво.

– Значит, я угадала твои чувства! – проговорила Нидия. – Да и могло ли быть иначе! Кто может быть неласков к Главку?

– Дитя мое, – сказала Иона более сдержанным тоном, – ты говоришь с таким жаром. Должно быть, в твоих глазах Главк достоин любви?

– Благородная Иона! Главк был для меня тем, чем не были для меня ни судьба, ни боги, – другом!

Полная достоинства печаль, с которой Нидия произнесла эти простые слова, растрогала красавицу Иону: нагнувшись, она поцеловала слепую.

– У тебя благородное сердце, и действительно, признаюсь, не краснея, – Главк достоин твоей благодарности. Ступай, Нидия, отнеси ему сама это письмо, но возвращайся ко мне. Если меня не будет дома, когда ты придешь – вероятно, мне придется отлучиться сегодня вечером, – то тебе будет приготовлена комната рядом с моей. У меня нет сестры, Нидия, – хочешь быть мне сестрой?

Вессалийка поцеловала руку Ионы и проговорила с некоторым смущением:

– Осмелюсь ли просить у тебя одной милости, прекрасная Иона?

– Проси чего хочешь, я ни в чем не откажу тебе, – отвечала неаполитанка.

– Говорят, нет ничего на свете прекраснее тебя. Увы! Я не могу видеть того, чем все восхищаются! Позволь мне провести рукой по твоему лицу – для меня это единственный способ судить о красоте, и я почти никогда не ошибаюсь.

Не ожидая ответа, она тихо и нежно провела рукой по наклоненному лицу гречанки: один лишь образ на свете может дать понятие об этих дивных чертах, – это образ искалеченной, но все еще чудной статуи родного города Ионы, – Неаполиса, – статуи из паросского мрамора, перед которой красота флорентийской Венеры кажется жалкой земной, – это лицо, полное гармонии, сияет юностью, гениальностью и душевной красотой. Новейшие критики предполагают, что эта статуя изображала Психею[16].

Пальцы Нидии слегка коснулись волнистых волос, гладкого лба, атласных щек, покрытых пушком, прелестных губ и лебединой, белоснежной шеи Ионы.

– Теперь я знаю, что ты прекрасна, – сказала она, – твой образ запечатлелся передо мной во мраке отныне и навеки!

Когда Нидия удалилась, Иона предалась глубокой, сладостной задумчивости. Итак, Главк любит ее, он признался в своем чувстве, – да, он любит искренно. Еще раз она перечла дорогое признание, останавливаясь на каждом слове, целуя каждую строчку. Она не задавала себе вопроса, зачем его оклеветали, и только была уверена, что это действительно клевета. Она дивилась, как могла поверить хоть единому слову, сказанному против него. Ей казалось странным, что египтянину удалось вооружить ее против Главка. Холодная дрожь пробежала по ее телу при мысли, что Главк советует ей не доверяться Арбаку, и тайная боязнь, внушаемая ей этим мрачным существом, превратилась в ужас. Ее размышления были прерваны приходом служанок, доложивших, что приближается час, назначенный ею для посещения Арбака. Иона вздрогнула. Она забыла о своем обещании. Первой ее мыслью было отказаться. Но вслед за тем она рассмеялась над своим страхом, – с чего это ей вздумалось бояться вдруг самого старинного своего друга? Поспешно прибавив некоторые украшения к своей одежде, она направилась к мрачному жилищу Арбака. Дорогой она размышляла – следует ли ей подробнее расспросить Арбака по поводу обвинений, взводимых им на Главка, или подождать до тех пор, пока она сообщит Главку об этом обвинении, не назвав, однако, его источника?

VII. Иона попадает в западню. – Мышь пробует перегрызть сеть

– О, дорогая Нидия! – воскликнул Главк, прочтя письмо Ионы. – О, прелестнейшая посланница, когда-либо витавшая между небом и землей, как мне благодарить тебя?

– Я уже получила награду, – отвечала бедная вессалийка.

– Завтра… завтра! – как убить время до тех пор!

Влюбленный грек не хотел отпускать Нидию, хотя она несколько раз порывалась выйти из комнаты. Он заставлял ее повторять слово за словом ее короткий разговор с Ионой. Беспрестанно забывая о ее слепоте, он осыпал ее вопросами о выражении лица, о наружности своей возлюбленной. И тотчас же, извиняясь, просил ее начать сызнова прерванный рассказ. Часы, столь тяжелые для Нидии, пролетели для него быстро и упоительно. Уже настали сумерки, когда он вторично послал Нидию к Ионе с другим письмом и новыми цветами. Едва успела она уйти, как явился Клавдий с несколькими веселыми товарищами. Они подсмеивались над его затворничеством в продолжение целого дня. Удивлялись, отчего это его нигде не видно? Они пригласили его идти вместе с ними в различные увеселительные места, которыми изобиловал этот оживленный город, где жители могли найти разнообразные развлечения и днем, и ночью. Тогда точно так же, как и теперь на юге, итальянцы имели пристрастие к вечерним собраниям. Под портиками храмов, в тени рощ, чередовавшихся с улицами, они собирались слушать музыку или повествование какого-нибудь рассказчика и приветствовали восход луны среди возлияний и при звуках пения. Главк был слишком счастлив, чтобы избегать общества. Он чувствовал потребность излить избыток душившей его радости. Он охотно согласился на предложение товарищей, и все вместе весело вышли на многолюдные, ярко освещенные улицы.

Тем временем Нидия вернулась к Ионе, которая давно уже вышла из дому. Между прочим и совершенно равнодушно, слепая осведомилась, куда отправилась Иона.

Ответ поразил ее и ужаснул.

– К Арбаку, к египтянину? Быть не может!

– Однако это так, малютка, – отвечала раба. – Она давно знакома с египтянином.

– Давно! О боги! И Главк