— Нет. Кто я такой, чтобы видеть лик его, если даже Моисей удостоился чести лицезреть лишь затылок? — поднял я глаза к небу. — А Моисей — пророк.

— А ты? Если это рука Его… — попытался что-то разложить для себя падре.

— Пути господни неисповедимы, отец мой, — смиренно склонил я голову. — Но скажу так. Я жил в мире, который далеко ушёл от нашего в развитии. Как в техническом — в том мире были телеги, могущие ехать без лошадей, и даже большие железные птицы, летающие по небу. Так и в социальном, общественном развитии — у нас никто не умирал с голоду, никто не был рабом, почти у каждого была нормальная крыша над головой. А ещё наши государства заботились о стариках, содержа их, если родные не могли себе этого позволить, нищих и сирот. В этом мире было много проблем, но я знаю много вещей, которые можно повторить здесь. Падре, я не пророк, и не принесу никаких заповедей. Но я буду работать во славу Его! Превознося славу господню! Делом, а не словами и богослужениями.

И вы, Падре, став мне духовным наставником, сможете сказать затем всем, что мы превозносим славу Его под ВАШИМ мудрым и чутким руководством. Понимаете меня?

Судя по огню в глазах, он всё понял. Теперь надо дать сеньору время на обдумывание и закрепить успех приватным разговором с конкретикой.

— И что теперь, Ричи? — задала главный вопрос Астрид.

— Теперь? — Я нахмурился, отгоняя призрак полной жопы. — Теперь, мои дорогие и близкие люди, а вы все для меня самые дорогие и самые близкие, — я не кривил душой, ибо даже священник, духовник, был мне-Ричи дорог, почти член семьи, — я хочу понять, как работает графство. Экономика. Социальное устройство. Взаимоотношения людей, людей и власти. Как собираются налоги и мобилизуется армия. Мне надо понять заново, с высоты дополнительно прожитых лет, что у нас можно сделать лучше, чтобы это работало. И на то время, пока буду всё изучать, прошу вас взять бремя по управлению в свои руки. Я буду наведываться в замок, но до окончания инспекции меня нужно будет прикрыть. После чего начну славить господа, — взгляд на падре, — и вы будете помогать мне. И мы ВМЕСТЕ станем самыми сильными и могущественными в этом королевстве.

— Хорошее желание, сын мой, — уважительно склонил голову падре. — А главное, мне нравится, что ты хочешь подумать и всё взвесить. Я вижу, тебе не четырнадцать, ты гораздо старше — только опытные мужи думают так, как ты. Я поддержу тебя, сын мой.

— Отец, вы верите в то, что это на самом деле?

— Чудеса случаются, — расплывчато ответил он и улыбнулся. — Всё в воле Его. Если нам суждено исполнять её — я первый возьму в руки крест и буду нести его вместе с тобой.

— Ричи, ты меня знаешь, — произнёс Ведмунд. — На меня и мою сотню всегда можешь рассчитывать. Но… Это правда? Всё, что ты сказал? — Сотник не верил, но, в принципе, поверить был готов. Хорошо.

— Правда, дядька Ведмунд. Я не видел лик Его, но ты сам знаешь, что было со мной после возвращения. Я вынырнул из пучины безумия, из которой не возвращаются — и это тоже провидение Его.

— Я с тобой, Ричи, — кивнул сотник.

— Он хочет освободить всех крестьян, — иронично фыркнула Астрид.

— Да-а-а? — А теперь меня зауважала травница. Точно, общечеловека.

— Знаешь, Астрид, в той стране, куда господь послал меня, когда-то было рабство. Были крепостные. И один король решил освободить их. И освободил — росчерком пера, не заботясь о том, что с ними будет, повесив на них дикие долги за свою свободу. Но крестьянам от этого стало только хуже. И через пятьдесят лет его внука на престоле свергла толпа тех самых крестьян, в «благодарность» за то, что он так их подставил. Астрид, я сказал, что освобожу, но я не говорил, что поступлю как тот король.

— Ладно, Ричи, я верю тебе. Верю, что ты был там, — кивнула она. — Ты… Слишком другой, не как раньше. На меня можешь рассчитывать… Если договоришься с моим мужем, — лукаво заискрились её глаза. — Он прислал гонца, скоро приедет. Мы успели проскочить по мёрзлой земле, а сейчас всё потаяло, грязь и распутица.

— Ну, я всегда буду служить тебе и твоей семье, Рикардо, — склонил голову Вольдемар.

Хорошо. Тогда мне нужно поговорить с каждым из вас по отдельности. Давайте всё же позовём слуг, раз так хочет Астрид, и пообедаем. А потом поднимемся ко мне в кабинет, где обсудим с каждым, что бы я хотел в качестве помощи.

— Ну, а теперь рассказывай всё начистоту.

Мы поднялись в мой рабочий кабинет (для Ричи это кабинет отца, но теперь я здесь граф, так что мой, хотя чувствую себя тут как Кевин у родни в «Один дома-2») Усадил сеньориту в кресло, сам водрузил попец на хозяйское место. Кстати, прикольно, но хозяйское кресло вертится! Вот уж не ждал такого от мутного средневековья.

— Что рассказывать? — Анабель-Мишель села напротив, сложив руки на подлокотники, совершенно меня не боясь. Отбоялась. Ноги закинула одну на другую. Да, понимаю, длинные платья — ног один фиг не видно. Но именно потому, что длинные платья, местные бабы так сидеть не приучены. Не сидят они так в креслах. Я довольно хмыкнул:

— Палишься на каждом шагу. И где надо, и где нет. Кстати, тебя я случайно опознал. Взгляд у тебя был… Не так крестьянки на графьёв смотрят.

— Иди к чёрту! — фыркнула она.

— Зай, — я покровительственно улыбнулся, — ты не понимаешь. Ты здесь не просто лишняя. Ты выбиваешься из статистики по всем фронтам, и это напрягает аборигенов. Как минимум они заинтересуются со всеми вытекающими. А ты уже убедилась, что не бессмертная, и боль терпеть не приучена.

Травница-биолог сидела, насупившись.

— Тебе повезло, что на тебя я наткнулся, и что я граф, могу тебя защитить. Не напорись на меня, жить тебе здесь скучно долго не пришлось бы.

Её разбирало зло. Она не хотела слышать голос разума. И пороть её бессмысленно. Я решил махнуть рукой — поймёт со временем.

— До тебя же как-то жила? — выдавила она.

— Жила? Разве? — Я красноречиво хмыкнул. Дай угадаю, чем ты занималась. Терялась от всех, пряталась, страшилась чуждого тебе жестокого общества. Благо для ученицы ведьмы-знахарки это не сложно, спрятаться, да и «закос» под странную норма. Но твой спутник — вечное постоянное одиночество. Потому, что если «спалит» кто, что не местная… Да ты даже сбежать не можешь, так как крепостная! Так, Мишель? Одиночество?

Она залилась краской. Неприятно правду слышать.

— А девственности твоё тело кто решил? Не греши на меня и моих дружков. Скорее всего это где-то при перемещении из деревни в деревню произошло. И твоё мнение мало кто спрашивал. Так?

Опустила лицо. Из глаз её потекли слёзы.

— Манала я эту грёбанную жизнь. Манала я это средневековье. Знаешь, как хочу вернуться обратно? — прошептала она.

— К марокканцам? — поддел я.