Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты спросил, зачем я привёл тебя сюда, – сказал Алексей. – Я скажу тебе: чтобы найти истоки чаира. Помнишь, как-то ты позвонил мне по телефону и стал говорить о том, что первый чаир был именно здесь, на Бойко.
– Разве такое было? – удивился я. – Что-то я не припомню.
– А я запомнил тот разговор. Ибо истоки чаира я тоже искал, хотя никому об этом не говорил. Скажи, чем ты мотивировал своё предположение первоначального местонахождения чаира?
Я стал лихорадочно вспоминать свои собственные исследования и все беседы, которые вёл с Алексеем. Конечно, по поводу Бойко у меня имелись кое-какие соображения. Неужели я успел их выложить Алексею? Впрочем, сейчас это уже неважно.
– Не помню, что именно я говорил тебе… Просто у меня есть собственная концепция… Когда я утвердился, что Таргитай жил именно здесь, то для меня стали устойчиво понятны некоторые вещи… В частности, я, благодаря Коридзе, сумел расшифровать само слово – «чаир». Он выводил его из понятии «отчий вир», что в более простом, беглом произношении слышится как «чаир». «Отчий вир» – это цветущий сад, принадлежащий отцу. Иными словами, здесь, на плато, были фруктовые сады, разведением которых занимался Таргитай.
Мы с тобой сегодня истоптали ноги, путешествуя по этому плато. Видели немало фруктовых деревьев. Все они – остатки старых чаиров. А эти чаиры, в свою очередь, были созданы на месте ещё более древних садов. Так мы дойдём и до того, первого, к которому причастен Таргитай.
– Ты сейчас сравниваешь историю этих чаиров с историей страны Доро, – сказал Алексей, – такие же этапы развития, увядания и нового возрождения.
– Но так и было. Когда-то это касалось отдельно взятого массива. А в другие времена тенденция распространилась на огромные территории. Поэтому ты и предположил связь жизни чаиров с развитием и состоянием отдельных народов, стран и человеческой цивилизации в целом. Сам же назвал чаиры лакмусовой бумагой нашей жизни.
Алексей со мной согласился. Действительно, ведь то, что он увидел связь между чаирами и состоянием нашей жизни, здесь, на плато Бойко, приобретало реальное историческое наполнение. И оно связано с корнями легендарной страны Доро.
– Кстати, – сказал я, – в Древней Руси существовало предание о сказочной стране Ирии (Вирии). Я думаю, что речь идёт всё о том же чаире (отче вире), который мы сейчас покидаем, спускаясь всё ниже и ниже.
Этот Ирий иногда сравнивают с раем, но я не совсем согласен с таким утверждением.
Алексей пожал плечами.
– Разве что, если исходить из утверждения, что рай в качестве сада похож на чаир, который тоже является садом. Кстати, кто посадил райский сад?
– Как кто? Бог…
– А кто посадил первый чаир на Бойко?
– Я думаю – Таргитай.
– А какого он происхождения?
– Думаю – божественного.
– А как ты думаешь, возможно ли такое, что первые чаиры, сады Таргитая (Тора), послужили прообразом к появлению представления о рае. А потом это было закреплено в еврейских писаниях.
– Ты говоришь о Ветхом Завете?
– О нём. Кстати, это Пятикнижие евреи называют Торой.
– Я слышал…
– А ведь Тора очень похоже на Дору. Не находишь?
Я остановился. Действительно, ведь похоже… Наши рассуждения завели нас далеко. И неизвестно было, где сейчас заканчивается истина и начинается наша фантазия. Поэтому я предпочёл эту тему пресечь.
– Знаешь, Алексей, наверняка у этой темы много продолжений. Но я хотел бы вернуться к самому названию первых садов – отчий вир. Думаю, оно говорит нам о многом. Из этого словосочетания возникло не только «чаир», но и «отчизна», то есть родина и отчая (отеческая) земля, а также «вотчина» – то есть наследство по родовой линии. Согласись, наследство Таргитая великое во всех отношениях. Сады чаир, страна Доро – лишь видимые её проявления. Но существует и невидимый слой, о котором я тебе уже говорил. Речь идёт о спирали, которая является стержневым элементом портала, которым пользовался Таргитай. Суть портала в том, что он работает как воронка, затягивая в себя всё, что оказалось в поле его доступности. Это вращение по спирали похоже на вихрь. А в древности вихрь обозначался словом «вир».
– Выходит, – уточнил Алексей, – у «вир» несколько значений?
– Да. Но все они сходятся к одному. Мощному, «в полный голос» вращению, которое возбуждает пространство, преобразую его по своему усмотрению.
– Это «программа» Таргитая? – догадался Алексей.
– Это видимое его проявление, – уточнил я.
– Но она сейчас не работает?
– Насколько я понял, она в состоянии покоя. Не заглушена, не разрушена, как бы в ожидании…
Алексей хмыкнул, но ничего больше мне не сказал. Наверное, в тот день наши силы иссякли. Больше не хотелось ни размышлять, ни думать, ни говорить.
Моё скоротечное пребывание в Крыму подошло к концу. Нужно было уезжать домой. Когда я снова приеду сюда – неизвестно. Дело в том, что вот уже год, как я участвовал в одном строительном проекте, по условиям которого моё пребывание на стройке было обязательным. А основной проектный объект находился в Сибири… Так что не наездишься!
Алексей вызвался меня проводить. Я не возражал. После смерти моей престарелой родственницы Марии, которая жила на «Малашке», других людей, знавших обо мне, в Севастополе почти не осталось.
– Я думал, переосмысливал наш последний поход на Бойко, – сказал мне Алексей, – всё не могу успокоиться.
– Я тоже…
– Нельзя бросать эту тему. Она очень важна.
– Н-да… Важна. Вот уеду сейчас, а вернусь только через год. За это время вся важность улетучится.
– Ты прав. Обычная жизнь закрывает от нас нечто важное, не даёт использовать те шансы, которые открываются нам свыше.
Я вздёрнул плечами.
– Что же делать…
Алексей крепко пожал мне руку и на прощание сказал:
– А ведь ты был прав, когда утверждал, что мы с Коридзе допустили оплошность, не оценив по достоинству в своей книге «Тень орла» значение массива Бойко. Я думаю, именно там скрыто наше будущее.
– Ты о чём?
– О повороте Креста.
– На Бойко?
– Да. В этом наше спасение. Не случайно же там храм Спаса…
– Но…
– Не спеши! Надо подумать, как это сделать. Понял?
Я утвердительно кивнул головой, хотя ничего не понял. На том мы и расстались.
Достаточно долго тема Крыма меня вовсе не волновала. Захлестнули другие заботы. Лишь изредка приходило в голову сравнение нашего поколения людей с болотом, в которое нас засасывает всё глубже и глубже, несмотря на отчаянные попытки выбраться из него. Тот запас прочности, который существовал в обществе, постепенно истончился. Начались процессы, на которые многие здравомыслящие люди смотрели с ужасом, не зная, как их можно предотвратить. Стали размываться нравственные ориентиры и ценности. У людей пропал блеск в глазах, у них исчезла надежда на лучшую жизнь. Я видел, как многие из моих друзей функционируют как роботы, боясь думать и завтрашнем дне. Если же блеск в глазах и присутствовал, то был он явно нездорового оттенка.