погибших поэтах-омичах Борисе Богаткове, Сергее и Владимире Добронравовых, Николае Копыльцове, Иосифе Ливертовском и Георгии Суворове. Документы и фотографии Иосифа Ливертовского хранятся в архиве «Омские поэты, погибшие на фронтах Великой Отечественной войны» в Омском государственном литературном музее имени Ф. М. Достоевского.

Из письма составителю книги от дальней родственницы Иосифа Марины Цаплиной:

Иосиф Ливертовский был двоюродным дедом моего мужа. Мы ездили в Омск, где Иосиф учился, и на Курскую дугу, где он погиб. Его имени не было на братской могиле. Мы долго занимались тем, чтобы оно появилось. Теперь на мемориальной стеле в поселке Успенском Дмитровского района Орловской области есть имя Иосифа.

А вот фотографии Иосифа у нас нет. Есть только снимки его сестер Беллы и Эсфирь и фото отца, который был против того, чтобы Иосиф курил, но, провожая сына на фронт, подарил пачку папирос…

Из писем Иосифа Ливертовского:

Иосиф – сестре

27 февраля 1936

Здравствуй, Бэллочка. Ты просишь уже напечатанных стихов, но, к сожалению, литературная страница еще не вышла и выйдет неизвестно когда… Ничего с неба не падает. Мне не нужно ни от кого титула, мне не нужно никакого звания, мне нужно овладеть языком – понимаешь? – русским языком. И я добьюсь этого. Это вошло в мою страсть, во все мое существо. Стихотворение может заставить меня смеяться, плакать, страдать, блаженствовать… Я окончательно решил работать над каждой строчкой – чеканить стих. До сих пор я писал быстро и бессознательно. Учиться, конечно, я продолжаю. Руковожу литературным кружком в институте. Готовлю доклад для группы – зависимость формы стиха от содержания. Играю много в шахматы.

Август 1941

Здравствуй, дорогая сестричка!.. Хочется скорее в бой. Сейчас мне присвоено звание младшего сержанта и отдано в распоряжение отделение. Несколько раз пытались отправить меня в артиллерийскую школу, но все возвращали. На днях, кажется, куда-то отправят. Недавно спрашивали о том, какой институт я окончил, адрес, кто из родных судим, сколько и за что имел взысканий и каких, какой знаю иностранный язык. То, что мне знаком немецкий, очевидно, вполне удовлетворило требованиям, так как еще и другие в этот список попали, знающие немецкий язык. Куда меня думают послать – угадать невозможно… Фашизм будет разбит, я не сомневаюсь. Я совершенно тверд, спокоен и готов ко всяким неожиданностям. Только о родителях с грустью думаю, жаль стариков.

Пиши мне чаще. Да, прошу совета: думаю вступить в партию. Ты меня хорошо знаешь. Что скажешь?

Что сейчас делаю? Занимаюсь, читаю и ежедневно издаю стенную газету. Твой брат Юзик.

Иосиф – однокурснице Марине Миловой

Осень 1941

…Недавно был такой случай в полку. В Ленинской комнате читал стихи Сталинградский поэт Владимир Брагин (рядовой боец). Это молодой хороший (как выяснилось впоследствии) парень. Он печатает в окружной газете ура-патриотические стихи на тему – «раньше было плохо, теперь – хорошо». Знает сам, что стихи плохие, но находит возможным получать за это хорошие деньги и авторитет. Я разругал его на этом выступлении, как полагается. Меня шумно поддержали красноармейцы, повторяя за мной, что в стихах Брагина нет лица красноармейца, нет подлинной жизни, настоящих переживаний. Есть только газетный трафарет. О моем выступлении говорил весь полк. Все были довольны, потому что Брагин несколько заносчив. Но тут произошло неожиданное. Брагин нашел меня, и мы подружились…

Мне вот пишет Иван Коровкин, чтобы я дневник вел. Но это он по наивности. Если бы кто-нибудь увидел мои записки – пропащее дело.

С какой стати я, неряха и совершеннейший в медицине невежда, должен стать блюстителем чистоты, опрятности и здоровья?[24] Правда, к слову сказать, я уже посидел за нарушение простейших правил санитарии и гигиены и за неуважение к начальству… Начальник санслужбы, между прочим, замечательный человек: культурный, вежливый. Мы часто беседуем вечерами, он любит стихи, уважает меня.

Стихотворения Иосифа Ливертовского

Молоко

От меня уходит далеко

Вместе с детством и зарей багровой

Дымное парное молоко,

Пахнущее степью и коровой.

Подымалось солнце – знамя дня;

Шло к подушке, рдело надо мною,

Заставляя жмуриться меня,

Закрываться от него рукою.

А в сарае млела полутьма

Под простой соломенною кровлей -

Прелое дыхание назьма,

Слабое дыхание коровье.

На заре приятно и легко

(Сон еще плывет над головою)

Пить из белой кружки молоко,

Ароматное и молодое.

Выйти степью свежею дышать,

Чтобы сила жизни не ослабла,

На коне чубаром выезжать

В синеву полей на конных граблях.

Много было нас, и часто зной

Заставлял бродить тропой лесною.

Этот лес казался мне сплошной

Блещущей горячею листвою.

В нем была рябая полумгла

От просветов солнечных и пятен,

Там костянка крупная могла

Прятаться за каждым стеблем смятым.

Там она цвела и, может быть,

Зреет под далеким небосклоном…

Снова бы с мальчишками бродил

По лесам и зарослям зеленым.

От меня уходит далеко

Вместе с детством и зарей багровой

Дымное парное молоко,

Пахнущее степью и коровой.

1939

В поезде

Окно и зелено, и мутно,

В нем горизонта полоса;

Ее скрывают поминутно

Мимо летящие леса.

Стреляет темень фонарями,

А звезды с ними заодно

Стремятся низко над полями

И режут наискось окно.

Их быстрота неимоверна,

Они подобны беглецу;

Они сбегаются, наверно,

Обратно к старому крыльцу.

И хочется бежать полями,

Бежать, подобно беглецу,

За звездами и фонарями

Обратно к старому крыльцу.

Запутанной лесной тропою

Достиг бы я того звонка,

Когда б не знал, что не откроет

Дверей мне милая рука,

Когда б не знал, что по откосам

Другой состав стремится вдаль,

Что у тебя в глазах печаль,

А думы мчатся вслед колесам.

1940

Папиросы

Я сижу с извечной папиросой,

Над бумагой голову склоня,

А отец вздохнет, посмотрит косо -

Мой отец боится за меня.

Седенький и невысокий ростом,

Он ко мне любовью был таков,

Что убрал бы, спрятал папиросы

Магазинов всех и всех ларьков.

Тут же, рядом, прямо во дворе,

Он бы сжег их на большом костре.

Но, меня обидеть не желая,

Он не прятал их, не убирал…

Ворвалась война, война большая.

Я на фронт, на запад уезжал.

Мне отец пожал впервые руку.

Он не плакал в длинный миг разлуки.

Может быть, отцовскую тревогу

Заглушил свистками паровоз.

Этого не знаю. Он в дорогу

Подарил мне пачку папирос.

1942

Гвардейское знамя

Алый шелк широко развернули,

Стали строже удары сердец.

На почетном стоит карауле

У заветного