одна из девушек узнала его. «Это ты?..» – растерянно и восхищенно прошептала бы она. «Как видишь…»

С боков его теснили двое – симпатичный дядька в стареньком пиджаке и чернявый подросток. Наверное, отец и сын. Дядька по-свойски вглядывался в высокого Илью снизу вверх.

– Вижу – наш брат, фронтовик. А меня, брат, списали под чистую после госпиталя. Кую, так сказать, победу в тылу. Как там – драпает немец?..

Илья пожал плечами. Он вспомнил серую деревню на взгорке, которую весной они не могли взять почти полтора месяца. Окопы, в которые стекала талая вода. Изрытое черными пятнами снежное поле между окопами и деревней.

– Ну, бывай, сержант. Бей там извергов по-нашему, по-гвардейски.

Скоро Илья уже шел к институту, который желтел за старыми липами. На вахте сидела незнакомая женщина.

– Ты куда? – остановила она Илью.

– Я здесь учусь… учился. До войны.

– Документы покажи.

Илья привычно прижал руку к нагрудному карману гимнастерки – тот был пуст.

Он лихорадочно расстегнул гимнастерку и проверил внутренний карман. Пусто. Ни документов, ни денег.

Илья развернулся кругом и пошел наугад, все еще ощупывая себя. Ему стало… нет, не страшно. Это было что-то хуже страха. Какое-то липкое, унизительное чувство все плотнее охватывало его. Он даже брезгливо тряхнул головой, словно это был сон, наваждение. Его – фронтовика, разведчика! – обчистили средь бела дня в родном городе. Ограбили те, кого он и его ребята прикрывают там, в окопах.

Лапшин шел по летней Москве со сжатыми добела кулаками, ничего и никого не замечая. Нечаянно уперся в стенд с газетой: «От СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО. Утреннее сообщение. В течение ночи на 3 июля на фронте ничего существенного не произошло…»

В Центральном архиве Министерства обороны хранится учетная карточка Московского военно-пересыльного пункта, с рапортом, написанным Ильей Лапшиным 5 июля 1943 года в 14.00:

Рапорт

Приехал в командировку в Москву, при проезде в трамвае украли все документы, свидетельствующие о моем пребывании в командировке.

Явился к к<омендан>ту г. Москвы, был направлен на МВПТ.

Дополнительно докладываю.

Прибыл в командировку из 76 учебного полка автоматчиков. Назначение командировки – приобретение <нрзб> для офицерского клуба. Срок командировки с 3 июля 43 г. по 15 июля 43 г. Документы утеряны. Из части получено <…> рублей, с собой 590 р. <…> утащили, остальные дома на квартире в Москве…

На другой день Илья уехал в свою часть.

Он погиб 30 сентября 1943 года – в один день с поэтом Ананием Размысловым. И в тех же местах – в битве за Днепр.

Илья Лапшин похоронен около моста в двух километрах западнее деревни Окунево Чернобыльского района Киевской области.

Имя Ильи Лапшина увековечено на мемориальной доске в Литературном институте им. А. М. Горького.

Автобиография Ильи Лапшина, написанная им в 1939 году при поступлении в Литературный институт:

Я родился 19 февраля 1920 года в Москве, в семье врача. Отец мой умер от тифа в 1921 году, и я остался на попечении матери (фельдшерицы в тубдиспансере) и деда (врача-профессора Лапшина).

В 1928 году я поступил в первый класс немецкой школы им. Карла Либкнехта в Москве, желая в совершенстве усвоить немецкий язык, которому я научился дома у своей дальней родственницы.

В этой школе я пробыл до 1938 года, до ее расформирования, после которого я немедленно перешел в 189 школу. Эту школу я кончил в 1939 году.

В 8 классе немецкой школы я пробыл два года ввиду перенесенного мною тяжелого заболевания дифтеритом. Под влиянием деда, занимавшегося исследованиями по русской литературе и имевшего обширную библиотеку, у меня появился определенный интерес к литературе, в особенности к поэзии.

Уже года три, как я пишу стихи, но только в этом году у меня появился долг писать о времени.

Сейчас я считаю важнейшей проблемой в поэзии – проблему новой родины и нового человека.

В этом году зимой я вступил в ряды ВЛКСМ. Во всех школах, в которых я учился, я бывал редактором стенгазет.

Поступаю в Институт, чтобы сделать из себя настоящего, крепкого советского поэта.

Стихотворения Ильи Лапшина

Ты не ходил еще, товарищ, по дорогам,

По которым прошла война,

По которой в молчании строгом

Трое суток идем мы без сна…

Ты не знаешь, как в пургу метельную

На привалах валишься в снег

И какую тоску беспредельную

На войну несет человек…

Но даже на этой дороге

Нету время тебе отдохнуть…

1941

* * *

Пройдет война, и зарастут воронки

Зеленой идиллической травой,

И защебечет жаворонок звонко

Над полосой, когда-то фронтовой…

Расскажем детям мы, как шли когда-то

Солдатами в разведку на заре,

И прошлое припомнится как дата

В оборванном давно календаре.

А может быть, мы, ветераны, будем

Дремать на солнце где-нибудь в Крыму,

О тех годах, растаявших в дыму…

Быть может, мы возьмем и позабудем

Но – так не будет. Слишком многим были

Для нас года и бедствия войны,

Окрепли в них мальчишеские были,

Сгорели в них мальчишеские сны.

И если жить – так жить до исступленья

И быть всегда подобранным и злым,

Но разве может наше поколенье,

Войну прошедшее, когда-то стать иным?

И будет нам необходимо, надо

По-пехотински сутками шагать,

Пойдем мы стариками к Сталинграду,

Чтобы у Волги юность вспоминать.

И защебечет жаворонок звонко

Над полосой, когда-то фронтовой…

И посидим мы молча над воронкой,

Заросшей идиллической травой…

1943

Песня о гармонисте

От самой Старой Руссы,

Сквозь бури и огонь

Парнишка светло-русый

Пронес свою гармонь.

Рассыпчатые трели,

Задорные басы

Сердца ребятам грели

В недобрые часы.

Бывало, на привале

У речки, у воды,

Лишь только оживали

Послушные лады, -

Под ивою тенистой

В момент смыкался круг

С улыбкой к гармонисту:

А ну, поддай-ка, друг!

И ноша им не в ношу,

И путь для них – не путь.

Подсыпь, подсыпь,

Алеша, Еще чего-нибудь.

Давай, давай, усердствуй!..

– А он и рад – несет!

И так в груди у сердца -

Ну, мочи нет – сосет!

И вечер будто мглистей,

И враз исчез уют.

О чем-то грустно листья

По-своему поют.

На трепетных березках,

На сумрачных дубах…

Дымятся папироски

В обветренных губах…

Эх, где оно, окошко,

Зазывный тот огонь?

Да что ж ты, друг Алешка,

Ну, распояшь гармонь!..

Сквозь черные руины

В огне, в дыму, в пыли

Степями Украины

Полки на Запад шли.

Рассыпчатые трели,

Задорные басы…

Ах, как они нас грели

В ненастные часы!

1943