Я видел, как мои слова проникали в ее мозг, преодолевая преграды воспоминаний, вины, бегства от действительности. Я видел, что она чувствует и от чего не может избавиться, а может только чуть отодвинуться в сторону, видел всю правду, которая пугала ее.

Майкл держался рядом, и, как только мы спустились во двор, он без видимых усилий принял у меня Роуан. Она так же безвольно упала ему на руки.

Я, ничуть не смущаясь, поцеловал Роуан в щеку, губы мои замерли, ее рука нашла мою, наши пальцы сплелись. «Узри мою любовь, о прекрасное создание!» Паника все еще была сильна, и Роуан не могла вымолвить ни слова. А я продолжал шептать ей на ухо и целовал, целовал нежную щеку. Я гладил ее волосы, она цеплялась за меня, но постепенно напряжение покинуло ее мышцы и хватка ослабла.

– Я держу тебя, дорогая, – тем же тоном, что и я, заговорил Майкл. – Роуан, любимая, я с тобой, милая моя, я отвезу тебя домой…

Я отступил на шаг, и Майкл испытующе, но без враждебности посмотрел на меня. Я осознал нечто о его любви к Роуан, это чувство было безмерным, оно было выше любой мелочности. Майкл не претендовал на главенство, он преклонялся перед ней. Мне было тяжело принять это.

Голова Роуан упала на грудь Майкла, он понял, что она потеряла сознание, и запаниковал.

– Все нормально, – заверил его я. – Просто отвезите ее домой, уложите и будьте рядом, не оставляйте ее одну.

– Но что, черт возьми, произошло? – спросил он, прижимая Роуан к себе.

– Это не имеет значения, – сказал я. – Запомните, это не имеет никакого значения. Главное – Мона жива.

Я поднялся обратно на второй этаж.

Мона, конечно же, заливалась слезами.

Она лежала на кровати в спальне и рыдала под ровный гул компьютера. Квинн сидел рядом. Картина становилась привычной.

Мона подняла голову и посмотрела на меня.

– Что я сделала не так? – спросила она.

Я опустился на стул возле компьютера.

Мона села, щеки ее были в кровавых потеках.

– Я не могу жить с ними, как Квинн живет в особняке Блэквуд, понимаешь? Не могу. Я ничего плохого не сделала.

– О, прекрати себя обманывать, – сказал я. – Ты прекрасно знаешь, что злишься на нее, очень злишься. Когда ты подошла к ней, твои намерения не были безобидными. Она что-то тебе сделала, предала тебя, и ты не можешь ей это простить. Ты практически призналась нам в этом здесь, в этой комнате. Ты должна была показать ей свою силу, продемонстрировать…

– Ты правда в это веришь? – спросила Мона.

– Я знаю, что это так, – сказал я. – Ты думаешь, она что-то скрывает от тебя. Существует тайна, точнее даже тайны, и ты не открыла нам с Квинном ни одну из них. Все эти годы ты относилась к Роуан как к доктору, к безумному ученому. Да, верно, для тебя она – безумный ученый, хранитель ключей к магии. Она приходила в палату, где ты умирала, она заставляла принимать то одни, то другие лекарства, но никогда не говорила тебе, что в действительности происходит. Но есть другие тайны, более мрачные, которые связывают тебя с ней и с Майклом, – так?

– Я люблю ее.

– И вот теперь ты знаешь, что обладаешь мощной силой. У тебя есть ключи к великой тайне. Ты снисходишь до нее, демонстрируешь покровительственную симпатию. Она увидела эту двойственность, ее обуяла паника, она поняла, что ты больше не живая. Этого ты и хотела. Ты хотела, чтобы она осознала твою силу, осознала, что рядом с тобой, с такой, какая ты сейчас, она – ничто.

– Ты действительно так думаешь?

Слезы, всхлипывания.

– Я знаю. И ты еще не закончила. Ты только начала.

– Перестань, Лестат, – вмешался Квинн. – Ты несправедлив. Мона призналась, что хочет свести счеты с Роуан. Но я не сомневаюсь, что в этот раз она шла к Роуан совсем с другими мыслями.

– Именно с такими, – настаивал я.

– Ты в нее влюбился, – сказал Квинн.

– Влюбился в кого? В Мону? Я же говорил тебе, что люблю вас обоих.

– Нет, – возразил он. – Ты знаешь – я имел в виду Роуан. Твою страстную привязанность к нам не сравнить с всеобъемлющей любовью к Роуан. Ты связан с ней на уровне души, она вне конкуренции. Это началось прошлой ночью. Но ты не получишь Роуан. Ты просто не можешь ее получить.

– Mon Dieu, – прошептал я.

Я вышел в коридор, вошел в свою спальню, захлопнул и запер за собой дверь.

Там в изголовье кровати, прислонившись к столбику красного дерева, с самодовольным видом стоял Джулиен в своем щегольском костюме с белой бабочкой. Скрестив руки на груди, он пристально смотрел на меня.

– Это верно, ты ее не получишь, – сказал он и тихо рассмеялся. – Я видел, как ты увязаешь в этом, как муха в блюдце с медом. Она так незаметно овладела тобой. Мне нравилось наблюдать за этим. Как ты, обладатель столь утонченных чувств, пробовал на вкус сердцевину зла, поцелуи в полумраке… Ты так безоглядно влюбился и так трепетно для маньяка, обладающего омерзительными способностями. Но ты не можешь получить ее. Нет, никогда. Только не Роуан Мэйфейр. Никогда. Только не ее, создавшую самую огромную семейную компанию, не семейное чудо, не путеводную звезду клана! Ты никогда не получишь ее. Но зато ты получишь массу удовольствия, наблюдая за ней со стороны. Ты никогда не будешь знать, что с ней может случиться. Старость, болезнь, несчастный случай, трагедия. Будет что созерцать! И ты никогда не сможешь вмешаться. Ты не посмеешь!

Рядом с ним стояла Стелла, лет восьми-девяти, в белом платьице с заниженной талией и с белым бантом в черных волосах.

– Не злись на него, дядя Джулиен! – сказала она. – Он такой бедняжка!

– О, моя дорогая Стелла, но он злое существо, – возразил Джулиен. – Он забрал нашу любимую Мону и не заслуживает хорошего обращения.

– Послушай меня, никчемный призрак, – сказал я. – Я не какой-нибудь сентиментальный распутник из жалкой байроновской поэмки. Я не влюблен в твою Роуан Мэйфейр. Тебе не познать в твоих пустопорожних скитаниях чувство, подобное тому, которое я к ней испытываю. А у Роуан такие проблемы, какие тебе и не снились. Так почему ты не расскажешь мне, какую катастрофическую ошибку ты, несмотря на все твои заумные интриги и посещения, совершил? Или мне лучше вытащить ответ из Моны, или из Роуан, или из Майкла? Ты не очень-то успешен на ангельской стезе. Бери свою девчушку на ручки и убирайся с глаз долой. Это Господь наделил тебя даром кривляться и брызгать слюной от злости?

В дверь громко стучали. Мона выкрикивала мое имя.

Призраки исчезли.

Мона бросилась мне в объятия.

– Я не вынесу, если ты будешь на меня злиться. Скажи, что это не так, я люблю тебя всем сердцем!

– Нет-нет, совсем не злюсь, – сказал я. – Дай я обниму тебя покрепче, мой птенчик, милая моя, мое дитя. Я обожаю тебя. Мы все уладим. Сделаем так, что всем будет хорошо.