Да что же он, со стеной разговаривает? Неужели Тиранду ничем не пронять? Ведь даже Малфурион понимающе кивнул – хотя, возможно, лишь в знак того, что слушает…

И тут, к его удивлению, Шандриса Оперенная Луна сняла шлем, явив взору глаза поразительной белизны, обрамленные алыми татуировками.

– Думаю, Тралл, наши колебания ты поймешь. Данных нам обещаний не сдержали даже союзники. Я выслушаю все, что ты захочешь сказать, но только потому, что жажду справедливости столь же страстно, сколь и утоления скорби своего народа.

– Осторожней, Шандриса, – нахмурилась Майев. – Выслушивай его сладкие речи на свой страх и риск, на свой страх и риск доверься ему, на свой страх и риск помогай Орде в поисках Сильваны: как только с делом будет покончено, они снова вонзят кинжал тебе в спину.

Слыша это, Тиранда едва ли не улыбнулась, а вот Шандриса досадливо сдвинула изящные, невесомые брови.

– По-моему, Майев, справедливость требует действий, и я тебе это уже говорила.

– Чьих действий?! – рявкнула Майев, да так резко, что от царившего над поляной покоя не осталось даже следа. – Орды? Чьих действий? И что значит «справедливость»? Лично мне наказания одной только Сильваны мало: Тельдрассил она сожгла не в одиночку!

– Бейна бросили в темницу за то, что он пошел против Сильваны, – напомнил им Тралл. – Не вся Орда в тот день была с нею заодно.

– Однако она говорила и действовала от вашего лица, – парировала Майев. – Военный вождь есть голос Орды и рука Орды, и сколько вы по советам ни разбегайтесь, сколько вину на всех ни делите, сколько ни прячьтесь, как трусы, за пересмотром истории, мы ничего не забудем!

Будто подчеркивая свой гнев, Майев шагнула в сторону Тралла, но Шандриса мягко придержала ее за плечо.

– Тебе тоже вряд ли пришлось бы по душе отвечать за все совершенные Альянсом ошибки и преступления, – заметила Шандриса в попытке ее урезонить.

– Согласен, – подал голос Бейн. – Что для тебя сейчас справедливость? Сжечь Громовой Утес? Или Оргриммар? Много ли утешения принесет тебе гибель мирных жителей наших земель? Думаешь, боль может породить что-нибудь, кроме новой боли?

– Осадой вместе с Сильваной распоряжался верховный воевода Саурфанг, хотя уничтожать Тельдрассил он не собирался, – добавил Тралл. – Конечно, о его участии забывать нельзя, однако сейчас он в могиле, куда его уложил свой же военный вождь.

Покосившись на куда более рослых, плечистых Бейна и Тралла, Калия Менетил тоже заговорила – тихо, спокойно, однако не менее твердо:

– Все эти разногласия лишь отвлекают от главного. Рознь только мешает пленить ту, кто отдал приказ.

Майев оглянулась, ожидая, что скажут Тиранда и Малфурион, но оба хранили молчание. Затянувшуюся тишину снова отважилась нарушить Шандриса:

– Если мы согласимся на… временную договоренность, – сказала она, явно выбирая выражения с особой осторожностью, – то тем самым вовсе не снимем с Орды всех обвинений, это всего лишь… стратегия момента. Не вижу причины ее отвергать.

– А вот я вижу, и не одну, – проворчала Майев.

Тиранда, похоже, рта раскрывать по-прежнему не собиралась.

Юная эльфийка снова коснулась струн лютни, но верховная жрица звучно хлопнула по украшенному резной совой подлокотнику скамьи, требуя тишины. А луна в небе… уж не выросла ли она, не придвинулась ли ближе, словно бы угрожая?

– Не время, – загремел над поляной низкий, властный баритон Малфуриона. Склонившись к жене, верховный друид коснулся когтистой, поросшей шерстью ладонью ее плеча. – Блажь это все, не стоит. Пусть уходят.

Тиранда, окаменев лицом, твердо поставила наземь небрежно скрещенные прежде ноги, выпрямилась, стряхнув с плеча руку мужа.

Тут-то слова и хлынули с ее языка неудержимой лавиной:

– Когда ты омоешь тысячу обгорелых, изувеченных тел калдорай, когда ты, пав на колени, поцелуешь ноги тысячи горем убитых душ, когда, глядя им в глаза, скажешь, что ваша Орда изменилась, и тебе поверят – только тогда я приму твои извинения и признаю в тебе равного! – Казалось, острый, как сталь, голос Тиранды вытесняет с поляны весь воздух. – Может, кто-нибудь из присутствующих здесь и готов принять ваши пустые обещания помощи и справедливости, но я-то знаю, что почем. Узнала на горьком опыте.

Верховная жрица поднялась со скамьи, и Тралл встревожился: что, если луна по приказу Тиранды вправду рухнет с неба прямо им на головы? Глаза ночной эльфийки, хоть и черные, непостижимым образом замерцали, тело, лучащееся яростью Элуны, с каждым словом сияло все ярче, все холоднее. Вершина холма сделалась мертвенно-серой, как будто верховная жрица одним лишь усилием воли лишила все вокруг жизненной силы, иссушила деревья, обратила в прах цветы и траву.

– Скольких твоя Орда сделала в тот день сиротами? – прогремела Тиранда, наискось рассекая ребром ладони воздух перед собой. – А ведь все эти дети будут расти, каждое утро просыпаться с горечью пепла на языке, и однажды придут к тебе. О, придут, непременно придут, и тогда ты отведаешь вкус той же горечи, тогда ты узнаешь, какова она, их справедливость!

Обмякнув, выдохшись, она устало опустилась на скамью. Поляна вновь озарилась светом, трава и деревья зазеленели, налились живой силой.

– Живее, – пробормотал Юха, увлекая всех троих за собой. – Надо уходить. Это была ошибка… не стоило вас сюда приводить.

Бейн с Калией послушно последовали за Юхой, к ледяной переправе через блестящее зеркалом озеро. Оставшись один, Тралл медленным, осторожным шагом, не поворачиваясь к Тиранде спиной, двинулся к берегу. Не слишком-то ловко… однако последние слова Тиранды были предназначены ему и только ему:

– Их справедливость окажется куда горше постигшего тебя жалкого подобия кары, и когда они вынесут приговор, перемирие тебя уже не спасет.

Юха схватил Тралла за руку, потянул к берегу. Нет, с суждением старика Тралл был не согласен: пришли они вовсе не напрасно. Тралл полагал, будто понял, чего хочет Тиранда, решил, будто «причитающееся» – это его раскаяние, но теперь осознал, что ошибся. Без труда высвободив руку, он прижал кулак к сердцу в знак собственной искренности.

– Хорошо. Я принесу тебе причитающееся. Не слова принесу, не посулы – голову Сильваны Ветрокрылой.

Уголки губ Тиранды дрогнули в едва различимой улыбке.

– Так сделай же это, или больше не ищи со мной встреч.

В последнее время кошмарные сны не давали ей покоя так часто, что Таланджи научилась сразу же отличать их от яви. Вот только избавиться от них это не помогало. Миг – и первая капля едкого яда, сочившегося с белых и могучих, точно бивни речного чудища, клыков шлепнулась на плечо. Беспомощная, Таланджи отчаянно завизжала, а паучиха нависла над ней, челюсти опускаются – ниже, ниже, зубы остры, как бритвы… Бейся, брыкайся, вертись – все напрасно. Надежды нет.