а вдруг действительно пристает! – и сочувствующие, это больше от женщин в возрасте. Всё это так меня взвинтило и испугало, что, доставив пьяное, буквально никакое, тело до дому, я оставила его на крылечке, вошла в комнату и сказала: «Ваш сын там, разбирайтесь с ним сами!» Родители уже стали волноваться, почему мы так долго задержались в гостях, выскочили – мать, маленькая и невообразимо трогательная в своем коротеньком ситцевом халатике, отец – так вообще в бязевых кальсонах с умилительными завязочками, а когда увидели своего сыночка, то просто обалдели. Правда, отец тут же успокоился, эка невидаль! пьяный мужичок! и тут же ушел спать. Я сделала вид, что тоже отхожу ко сну. Бедная Варвара Николаевна, новоиспечённая свекровь-матушка, знала очень хорошо, что такое «нажраться», и было сунулась сказать мне, что сыночку плохо, что он зовёт меня, и что как же я могла допустить(!), чтобы Витенька был в таком состоянии… Но я сама была в та-а-аком состоянии, что довольно грубовато ответила: «Я ему не нянька! Витенька – мой муж всего три месяца, а ваш сын 23 года, вот и помогите ему, а я с пьяными не умею обращаться!»

Конечно, теперь я понимаю, что своей «жестокостью» и черствостью к её ненаглядному сыночку я навсегда отвратила от себя сердце свекрови.

А тут ещё сыночек взгромоздился на качели. С чего бы? От пьяного человека можно ожидать самых нелепых и непредсказуемых поступков, но стало ещё хуже, когда он стал раскачиваться, долго и нудно тянуть: «Галюня-я-я! Галюня-я-я!». Потом всё-таки сам приволокся или его приволокли на диван, где он благополучно и заснул.

Утром за завтраком все стали прятать друг от друга глаза и пытались было сделать вид, что ничего такого особого экстраординарного не случилось. Э-э-э, нет! На Витю без слёз не взглянешь, но я очень хорошо помнила, что выходить замуж за пьяницу нельзя ни в коем случае или хотя бы за того, кто пить не умеет, поэтому твердо решила расставить точки над i: «Слушайте! Вот, говорю при родителях, Витя! Они сами видели, в каком состоянии ты явился… Мы только что поженились, детей нет, может быть, нам следует пока не поздно разойтись. С алкоголиком жить я не планировала и не намерена. Если ты не можешь отказаться от водки, скажи сразу, пока мы не уехали!».

Все онемели. У наших родителей, как моих, так и моего мужа, было викторианское представление о браке. Что значит разводиться? Женился, вышла замуж – живи. Поэтому родители, особенно отец, он ведь не слышал, как я бессердечно отказалась ухаживать за сыночком, стали что-то говорить об обязательствах, о том, что это случайность, что никогда такого не было (правда, сынок, Витенька?), что нельзя рубить с кондачка, это уже ко мне, и т.д., почти оправдываться передо мной. Мне даже стало немного неудобно за резкость постановки вопроса перед пожилыми людьми. Чем они-то провинились? Они своего сыночка с 14-ти лет только на каникулах и видели, да и я, кстати, тоже. «Вот так сюрприз», – подумала я.

Витя сидел в похмельном синдроме, не соображал «ни гу-гу», глаза в кучку, вроде бы в полном раскаянии, но я решила довести дело до логического завершения. В принципе я не верила, что он пьёт в полном понимании этого слова, но чем чёрт не шутит! Вот подобные эксперименты уж точно не для меня! Никаких таких особо жестких требований я к мужу не собиралась предъявлять, но водка! Слишком ясное представление в лице папы я об этом имела и боялась до ужаса. А после происшедшего подумала, что мой муж безвольный человек, ведётся на подначки, насильно в глотку ему никто ничего не заливал и выпивал он, как мне показалось, даже с некоторым удовольствием. Так что встряска была нужна, и встряска по горячим следам. Родители тем временем взялись за Витю, т.к. на их робкие доводы я резко заявила: «Он сам взрослый человек, что вы за него говорите!».

Варвара Николаевна, учительница, разумная женщина, и тоже знавшая, что такое водка в доме, требовательно и в то же время просительно обратилась к сыну: «Сыночек, ну ты же этого больше себе не позволишь! Скажи! Попроси прощения у Гали!».

Перспектива видеть в сыночке потенциального алкоголика, видимо, тоже очень пугала её и перевесила недовольство задиристой и, как оказалось, очень вредной невесткой. Сыночек с прозрачными и бессмысленными после перепоя глазками, в голове бьют колокола! мутит! во рту чумаки ночевали (чумаки – гуртовщики-перегонщики скота, оставляющие после ночевки запах), т.е. гаже некуда!, стал натужно оправдываться и обещать, что больше он не будет (Ну, как ребенок, честное слово!), что это никогда не повторится, и вымучивать другие обычные, но часто не сдерживаемые обещания, на которые так щедры мужчины.

Подобное состояние, т.е. полдня отключки, все же повторилось за всю жизнь еще пару-тройку раз, и я опять вела себя прежним стервозным образом: на все стоны и тягомотные вопли типа «Галюня, ве-е-едро!» не реагировала. Даже моя мама, которая была у нас в Щучине в гостях под один Новый год и увидевшая своего зятька в таком непотребном виде, было меня укорила, мол, надо помочь бы муженьку, ему так плохо!

Нет, извините, он совершенно здоров, если может позволить себе быть в таком состоянии. Тем более именно моя мама утверждала, что Витя «хоро-о-оший мальчик», и что именно он ей нравился больше всего из всех моих поклонников-друзей-приятелей! Вот если он действительно болел, то предпринималось всё, чтобы Витеньку поднять на ноги, но уж если напился, то ещё раз «извините!». В принципе, он не доставлял мне хлопот и, хотя в компании мог выпить, лица не терял. Но я думаю, что всё-таки моя политика полного остракизма по вопросу пьянства и отношения к пьяному мужу сыграла свою положительную роль. Тогда же за круглым столом в Шахтах все успокоились, вроде бы договорились, консенсус был достигнут: Витя, как бы, пообещал, а Галя, как бы, поверила, но решила держать ушки на макушке.

И поехали мы, рабы Божьи, с двумя чемоданами (один «мечта оккупанта» до сих пор стоит на антресолях) и узлом с одеялом, подушкой – мое приданое и зелёным тонким армейским одеялом, чёрным наматрасником и чёрной же наволочкой – Витино приданое, искать свою долю в город.

ЩУЧИН – западная граница БЕЛОРУССИИ

Приехали…

Конец ноября, глубокая осень, ночь, какой-то полустанок с деревянной платформой и керосиновой лампой. Приехали… Да… Тоскливо и, прямо сказать, жутковато. Вдруг выныривает откуда-то из темноты солдатик, выясняется, что нас всё-таки встречают на армейском