правила, если такое правило действительно существует, что в России вы встретите общий высокий стандарт, но мало выдающихся исключений, наблюдается в оперном искусстве в лице Шаляпина, которого, по общему мнению, можно назвать не только великолепным певцом, но и величайшим из ныне живущих актеров и художников на оперной сцене, да и на сцене вообще. С другой стороны, первый театр Москвы — Художественный, напротив, может служить примером этого правила: нигде в Европе не найти столь безупречного ансамбля, столь дисциплинированной труппы и гармоничных постановок, но никого из его актеров и актрис не назовешь гением.

Естественно, в прошлом, начиная с эпохи великих реформ шестидесятых, именно интеллигенция больше всего страдала от недостатка политической свободы в России, и именно в рядах интеллигенции зародилось революционное движение. До учреждения первой Думы у интеллигентов не было никаких возможностей для участия в политической жизни, кроме как стать чиновником, поступить на государственную службу.

Конечно, тех, кто не играл активной роли в политике, такое положение дел не затрагивало или затрагивало лишь косвенно. Им мешали, если можно так выразиться, цензурирование некоторых книг и некоторых идей, осторожность прессы и отсутствие публичных дискуссий, возможность попасть под подозрение в политическом инакомыслии. Те же, кто прямо или косвенно участвовал в революционном движении, могли в любую минуту лично пострадать за свои убеждения — и действительно страдали. В своих активных действиях ради революции, в своей готовности пойти на любое самопожертвование, какими бы тяжкими ни были его последствия, русские революционеры принадлежат к числу великих и подлинных мучеников истории. Они жертвовали собой без шума и какой-либо рисовки. Они были готовы терпеть долгие годы тюрьмы или ссылки, если считали, что это поможет их делу. Они устраивали голодовки, если режим содержания заключенных нарушался, если их кормили некачественной пищей или тюремщики не соблюдали установленного распорядка — но не потому, что их бросили за решетку. Это они принимали как правило игры. Ничто не могло сломить их неукротимой и терпеливой целеустремленности. Они были готовы расстаться со всеми благами жизни, но не претендовали ни на лавры героя, ни на терновый венец мученика. Их устраивала безвестность, они с радостью терпели телесные страдания, если считали, что их жертва проложит дорогу будущим поколениям. Русские революционеры не искали смерти, но были готовы пожертвовать жизнью, если обстоятельства того потребуют. Что же касается их основной тактики, то они вели наступление против правительства, и, поскольку им не дозволялось выражать свое мнение в печати или публично, они выражали его динамитом.

Оглядываясь на всю историю этого движения, невольно поражаешься отсутствию в методах, сочинениях и поведении активных революционеров какого-либо лицемерия. Они совершали убийства и сами шли на мученичество столь же просто и естественно, как вели себя во всем остальном. Они везде выказывали ту же нелицемерность. Кто-то называет это простотой русских, другие (в частности, мистер Конрад[89]) русским цинизмом. Но это, если хотите, своего рода «цинизм наоборот» — способность беспечно смотреть фактам прямо в лицо, срывать с души все покровы порядочности. Однако здесь нет ничего мефистофельского — никакой насмешки, никакой иронии, лишь извращенная и негибкая логика, побуждающая людей пренебрегать всеми барьерами, воплощать на практике то, чему они учат в теории, пусть даже от этого разлетятся в прах все скрепы нашего мира.

Конечно, я говорю об активных радикалах-революционерах, а не о тех, кто сочувствовал этому движению «платонически» и пассивно. Среди последних вы, конечно, встретите то политическое лицемерие, что свойственно этому разряду людей, к какой бы расе они ни принадлежали и в какой бы стране ни жили.

Но если взять российский средний класс в целом, одной из его главных черт, бесспорно, является отсутствие лицемерия. Другая такая черта — всеобщая образованность. «Культура» превращается в фетиш (и это касается всех образованных людей в России). Определенная стереотипная форма культурности, включающая определенный набор предметов, считается столь же необходимой человеку вещью, как одежда. Того, кто лишен заметных всем «этикеток» и признаков этой так называемой «культуры», в моральном плане воспринимают как человека, появившегося на улице нагишом.

Хуже всего здесь то, что наличие этой «культуры» не всегда делает ее обладателя действительно культурным человеком. Зачастую она весьма неглубока и представляет собой случайный набор поверхностных идей, порой сводящийся к знанию определенных имен, модных словечек и знакомству «из вторых рук» с определенными книгами, теориями и идейными течениями.

Представление о том, что подобная «культура» необходима, что человек, не обладающий ею, не может считаться образованным, несомненно, является бюрократической идеей, плодом многолетнего засилья бюрократии. Подобная культура — не больше чем суеверие, она не имеет ничего общего с подлинной культурой, предполагающей усвоение и тщательную систематизацию любых знаний.

Однако, как я уже упоминал, сказанное выше касается прежде всего полуобразованных людей. По-настоящему образованный средний класс демонстрирует миру свой высокий культурный уровень в лице порожденных им специалистов в области естественных наук, истории и экономики, а также их трудов.

Но по историческим меркам российский интеллектуальный средний класс еще очень молод. Величайшие труды русских гениев прошлого были созданы, когда он еще не сформировался, и эти гении были выходцами из дворянского сословия. Что, в свою очередь, создаст интеллигенция — покажет будущее. Но в своем нынешнем состоянии она служит для тех, кто изучает Россию, интереснейшим предметом для исследований, англичанин, приехавший в Россию и вращавшийся в этих кругах, как правило, возвращается домой с более широким кругозором и душевной привязанностью к русской интеллигенции.

Глава VIII

Русская церковь

Русская церковь официально называется Святой Соборной Апостольской Православной Церковью. С одной стороны, это национальная церковь, с другой — одна из ветвей гигантского христианского сообщества, включающего целый ряд стран и народов: Восточной Православной Церкви.

Сейчас паства Русской православной церкви составляет более ста миллионов человек, из которых восемьдесят миллионов — российские подданные. Из оставшихся половина[90] — славяне из прежних турецких владений и Австро-Венгрии. Греки, румыны, болгары и сербы — тоже православные; Православная церковь имеет миссии в Китае, Японии и Северной Америке.

До XI века Восточная и Западная церкви были объединены. В XI веке произошел раскол — большая часть Восточной церкви отделилась от Западной.

Но и после раскола — даже в начале XII века — между двумя Церквями сохранялась взаимосвязь, а киевские