Маша чуть не выронила стакан.

— Да, а что? Ты передумал? — забеспокоилась она.

— Не передумал, — ответил он. — Просто… это ответственность. Ты будешь принадлежать нам. Как военная служба — по первому зову, без извинительных причин. Ты будешь частью нашего мира, понимаешь?

— Но… — смутилась Маша, — ты же сам по себе.

— Никто не может быть сам по себе, все мы во власти Божьей. — Марат нахмурился. — Какими бы независимыми ни казались.

Он резко вскочил. Еще минуту назад казалось, что демон намертво врос в диван, его большое усталое тело развалилось — не поднять. Но он снова был полон энергии. Марат протянул Маше руку, и она положила свою ладонь в его руку. Он стянул с нее одежду.

Маша зажалась. Она испуганно смотрела на Марата — как он раздевается, ложится рядом на живот, склоняется над ней… Его лицо было совсем близко. Чувственный рот с глубокой складкой посредине нижней губы, острые крылья носа, широкая волевая челюсть, глянцевая кожа. Маше стало дурно. Не от страха, от предвкушения. Он был ошеломительно сексуальным. Чертовски сексуальным. В нем было что-то страшное, животное, но это лишь больше распаляло. Ей хотелось хоть сексом, хоть голой чувственностью растопить эту самоуверенность, равнодушие и мужское супер-эго — ощущение превосходства над всеми. И одновременно хотелось стать его вещью, забавой, чтобы хоть на час он полюбил ее, получил удовольствие от ее тела, подумал, как она хороша. Она догадывалась, что сейчас будет не так, как с Игорем. Никакой любви, единения душ. Будет голодная, безумная страсть — без обещаний, признаний, нежности и смущения.

Стук собственного сердца оглушал, грудь вздымалась, а живот стал напряженным и твердым. Марат положил руки ей на бедра и притянул к себе. Маша прижалась всем телом. Ей хотелось всего его потрогать, ощутить каждый миллиметр тела, зацеловать с ног до головы. Марат коснулся ее губами, и она чуть не закричала — настолько проникновенным был поцелуй. Казалось, волосы на голове зашевелились от желания, а внизу живота засосало, как от голода. Она впилась ему в губы и будто сошла с ума — обнимала, ласкала, царапала и кусала его мускулистое тело, ощущала под теплой кожей твердые мышцы, гладила волосы… Перед глазами поплыли круги — красные с желтой обводкой, потом зеленые, а потом она ощутила, что ее кто-то бьет по щекам.

— Выпей.

Сквозь приоткрытые глаза Маша увидела Марата, протягивающего ей золотую фляжку.

Маша без слов приняла флягу, махом опрокинула и поняла, что вот теперь точно умирает. Ей стало больно — ужасно больно везде. Тело крючило, кости ломило, как от гриппа, губы высохли и потрескались, в животе было так, словно она проглотила ежа. Но все прошло так же внезапно, как и началось, — боль отпустила, сменившись истомой, а голова стала ясной и легкой.

— Вот и все. — Марат забрал стакан. — Теперь ты наша.

— Поздравляю.

Маша чувствовала, что изменилась, но еще не понимала как.

— И что мне теперь делать? — спросила она новым, с хрипотцой голосом.

— Все, что пожелаешь, — усмехнулся Марат.

— Но я же ничего не умею. — возмутилась Маша.

— Вот, — он указал на черную книгу в сафьяновом переплете, — это тебе. Там все самое важное, а остальное сама выяснишь. Теперь у тебя есть сила, а это главное.

— Скажи… — Маша налила еще. — А если бы я была человеком?.. Ну, в полном смысле… Все было бы точно так же?

Марат вздохнул:

— Дело не в этом. Дело в вере. Ты верила, потому что знала — все это есть. Все правда. Люди же по большей части не верят. Не представляешь, сколько ко мне шастает дамочек: «Ничего не пожалею, все отдам, у меня муж знаете кто!» Но они по-настоящему не верят — думают, это шоу ужасов в субботу вечером или в лучшем случае — Гарри Гудини. Поэтому мы берем-то по большей части из своих.

— Из умерших? — почти шепотом спросила Маша.

— Из Ада, к примеру, — пожал плечами Марат. — Те, которые понесли наказание за грехи, лучше в них разбираются.

Они снова замолчали.

— Я, наверное, пойду? — предложила Маша.

— Давай, — в своей обычной манере, чуть презрительно и высокомерно, согласился Марат. — Тебе туда. — Он показал на камин.

Маша кивнула на прощание, вошла в очаг и обнаружила, что вниз ведет темная крутая лестница, в конце которой светится тусклый огонек. Огонек оказался грязной лампочкой, освещавшей сырой подвал. Маша толкнула обитую ржавым железом дверь и оказалась у себя в подъезде.

— Уф! — громко сказала она и взлетела по лестнице.

Офис «Сити-смарт»

— Подождите, пожалуйста, пару минут, — обаятельно улыбнулась секретарша. — Наталья сейчас у генерального директора.

Маша села.

— Хотите чай? Кофе? Сок? Минеральную воду? — предлагала секретарша.

— Сок, — попросила Маша. — Персиковый.

Позвонив в буфет, Ира села на место и исподтишка рассмотрела посетительницу.

Казалось, не манекенщица пришла устраиваться на работу, а сама Елизавета Английская посетила детский приют с благотворительной целью. Гордость, если не сказать спесь, так и перла. Густые ржаные волосы до плеч, челка прикрывает брови, прямой пробор. Холодные голубые глаза, упрямый рот. Стройная. Черная, по фигуре, замшевая рубашка, красно-черно-белые камуфляжные брюки в стиле милитари, высокие ботинки из тончайшей лакированной черной кожи. Красивая. Уверенная. И… Было в ней что-то неуловимое… Какая-то черта, которую Ира не могла назвать, но точно знала — такое же впечатление у нее было от собственной начальницы. От Наташи. Как будто они — Наташа и эта Мария — знали или же обладали чем-то таким, что неподвластно ни ее, Ирининому, ни чьему другому пониманию.

— Ты можешь здесь не курить? — взвизгнул Клим, когда Наташа прикурила сигарету и с удовольствием затянулась.

Наташа отрицательно покачала головой.

— Дай пепельницу, — невозмутимо попросила она. Клим чертыхнулся, но протянул руку и поставил перед Наташей тяжелую хрустальную пепельницу. — Знаешь, кто придумал легенду о вреде никотина и вынудил всяких там нью-йоркских мэров запретить курение в общественных местах?

— Ну и кто же? — с легкой издевкой, мол, что ты там сочинила, поинтересовался Клим.

— Руководители крупных корпораций, — очень серьезно сообщила Наташа.

Клим недоверчиво хмыкнул.

— Вот смотри, — объяснила Наташа. — В больших компаниях, как правило, нельзя курить. Или можно в специальных местах. Владельцы не желают расходовать деньги на дорогие фильтры для очистки воздуха, но при этом не хотят и упускать время, которое работники тратят на то, чтобы дойти до места для курения, покурить, встретить приятеля, еще покурить. К тому же те, кто курит, дольше обедают — они стараются накуриться впрок. А если речь идет о больших магазинах, то там уж совсем кошмар. Продавцы дымят на улице — пока дойдут до черного хода, пока поговорят, то да се… А возможный покупатель в это время мечется в поисках консультанта и уходит недовольный. К тому же продавец выходит курить, только когда совсем невмоготу — а ненакуренный курильщик зол и раздражителен. Прямой убыток. Сечешь фишку?