Да чтоб вас всех. Дом уже изрядно позади, флэшка по-прежнему в потном кулаке, а Хекль сзади пристал как банный лист к попе.

Лейла проделала уже полсотни метров вдоль пыльной дороги, когда сзади ее пронзительно окликнули по имени. Она обернулась – там припала к воротам Дах Элис и махала, загребая смуглой рукой воздух так, словно рассчитывая направить его вспять вместе с Лейлой.

Лейла повернулась и трусцой припустила к Дах Элис. На бегу она миновала Хекля, впервые пробежав от него в такой близости. У него было симпатичное плоское лицо, но с грубой кожей; пробегая мимо, он улыбался.

Женщины заговорили через ворота.

– Элис, – без всяких околичностей, с тревожной поспешностью обратилась к хозяйке Лейла, – я специально спешила к тебе, но не остановилась из опасения, что те двое увидят нас вместе и у тебя из-за этого будут неприятности. – Она махнула вдоль дороги в сторону Хекля и затем куда-то вдаль, подразумевая неведомое присутствие Джекля.

– Эти люди друзья, Лейла, – сказала Дах Элис. – Я их попросила за тобой смотреть. Потому что есть еще другие, нехорошие.

– Я не могу понять, что происходит, – призналась Лейла.

– Такое бывает очень часто, – вздохнула Дах Элис.

– Но такого еще не бывало. Сейчас все по-другому.

– Так уж мы живем, Лейла.

Лейла не знала, говорят ли они об одном и том же. Однако времени на раздумья не было. Полицейские – те самые, нехорошие, – продолжают за ней следить.

– Я сегодня уезжаю, – сообщила она. – И не знаю, когда вернусь.

– О, ты собираешься обратно в Голливуд? – приветливо удивилась Дах Элис. Лейле так и не удалось втолковать ей разницу между округом Лос-Анджелес и Голливудом.

– Да. У меня заболел отец. Сердце. А здесь я все равно кому-то помеха. Обуза.

– Не знаю, что такое обуза, но, наверное, тебе так положено, – предположила Дах Элис.

– Нет. Это значит, что я здесь никому не помогаю. Но я вернусь. Как только смогу.

– О Лейла, не говори так! – воскликнула Дах Элис. – Но только не забывай учить бирманский, ладно? Может, ты когда-нибудь покажешь мне Голливуд?

– С радостью, Элис, с радостью. Когда-нибудь, да. – В тоненькую руку хозяйки она вдавила флешку. – Здесь вся информация, которую я собрала по кандидаткам на стипендии. А во всех остальных местах я ее, кажется, постирала. Ты можешь сохранить это в надежном месте? Скажи от меня женщинам, что я в любом случае хочу довести начатое до конца.

Когда Лейла возвратилась к своему дому, двое толстяков-полицейских караулили ее в машине возле подъезда. Ужас как хотелось показать им на входе «птичку» из трех пальцев, но она сдержалась: как-никак ей в этой стране предстоит провести еще несколько часов. Так что ну их к лешему. В квартире на кухонном столе она застала сигарету, все еще пускающую на чайном блюдце струйку дыма. Козлы.

Лейла быстро вымыла посуду и закончила паковку, после чего еще на раз проверила электронную почту. Ага: вот вам и сообщение от Ding-Dong.com. Она открыла письмо, и в этот момент произошло нечто странное: экран ноутбука, крупно мигнув, померк и ожил снова, как после секундной перезагрузки или мелкого эпилептического припадка. В эту же секунду открылось и письмо от Ding-Dong.com:

«Ваше сообщение получено. Можете с нами встретиться завтра утром в Хитроу».

Как раз завтра Лейла и собиралась оказаться в аэропорту Хитроу, где у нее намечался семичасовой зазор между рейсами. Электронную почту она закрыла не отвечая. Однако сообщение не закрылось, а осталось на рабочем столе иконкой в виде летящей совы.

Отняв голову от жаркой, липковатой от пота подушки, Марк шало огляделся в полумраке квартиры. Пуховое одеяло спуталось в ногах. Стряхивая с себя вязкую, тревожную зыбкость сна, он ощутил на себе груз нового утра. Первой задачей было определиться со своим местонахождением (с некоторых пор, просыпаясь, Марк уяснял это не сразу). С мутноватым испугом он вобрал в себя комнату. Снаружи за окном с тихой нудностью тарабанил чугунный водосток, пропуская на кирпичи подоконника дождевое сеево. Понятно: квартира «Синеко» в восточном Лондоне, его нынешнее становище.

Нынче ночью он безудержно писал. Помнится, были какие-то сильные чувства насчет чего-то. Марк выполз из-под одеяла и подобрал с пола желтый линованный блокнот. Протер глаза пятками ладоней и прочел написанное:

«Нужно пытаться каждый день. Жизнь – десять триллионов решений. Неужели не хочется обнаружить, как ты их осуществляешь?»

И еще:

«Утрата, которую ты чувствуешь снова и снова, – одна и та же (только каждый раз с другой стороны)».

Было и еще что-то о том, что мы, мол, в сущности, проживаем некую Среднюю Жизнь – отрезок между «Жизнью До» и «Жизнью После». Плюс какие-то паучьи каракули, которые любой недоросток счел бы за бумагомарательство – в основном жирно, с расцарапыванием бумаги прочерченные стрелки и петли, символизирующие логические пируэты, слишком красивые и сложные, чтобы иметь словесное выражение.

Блин. Дерьмо сплошное, из начала в конец. Да и его по объему недостаточно. Вот она, ловушка, устроенная самому себе: бесчестность и тщеславие теперь лупят бумерангом.

«О-хо-хо. Утро, подобное краю пропасти. Нужно приложить силы, чтобы ни о чем не думать, пока ядовитая суспензия не перестанет омывать мозг. На автомате сварить кофе. Вынуть из холодильника пачку томатного сока. В кухонном шкафу стоят хорошие мюсли. Нужно двигаться вперед, плыть, как акула – даже если ты акула с бодуна, ненавидящая себя лютой ненавистью».

Блокнот он отбросил, одеяло отпихнул и взял курс на санузел.

Оккупировав унитаз, Марк стал натруженно прогонять в уме события прошлого вечера, напоминающие шторм в мелком мутном заливчике. Вчера он в одном неброском на вид ресторане ужинал со своим агентом Марджори Блинк. После двух пузатых бокалов бурбона он заказал нечто под названием «Куриный зиккурат»: башенка из наклонных слоев курятины, рифленых эллипсов картофеля, краснокочанной капусты и снова курятины. Заказал сдуру: не дело ковыряться в чем-либо подобном на мероприятиях, оказывающихся на поверку деловым обедом. Под ножом это его блюдо кренилось и расползалось, так что приходилось за ним следить, а разговор вести с висящим у рта обломочком картошки, двигая челюстями, как корова. Блинк, не в пример ему, заказала прожаренного досуха тунца – пять эдаких симпатичных спичечных коробков на белом озерце тарелки.

Идя на обед, он нервничал, потому изначально и принял несколько стопочек виски. Через полтора месяца ему предстояло выдать Блинк на-гора свою вторую книгу. Рабочее название, увы, «Держим обещания, а не секреты: 10 шагов к активной жизни». За ужином Марк пытался до нее донести, что срок сдачи надо бы слегка отодвинуть – времени ему требуется несколько больше; а сама книга, быть может, не должна быть таким уж прямолинейным пособием самопомощи длиной в десять шагов, да и название б не мешало скорректировать. На это Блинк, отложив половинку последнего коробочка из тунца, впилась глазами и сказала: «Послушай: у нас все вбито в контракт». Ох уж этот контракт, чтоб его. Марк в него, признаться, толком не врубался: куда ни глянь, всюду «с учетом вышеуказанного…» и «в период, не превышающий…». Когда он показал тот документ знакомому адвокату одного своего знакомого, тот посмотрел искоса и спросил: «Не пойму: ты же этого, я надеюсь, не подписывал?»