— Что ты делала? — спросил он снова.

Его угрожающий тон отрезвил Хелену. Благоговейный трепет превратился в гнев, и она презрительно произнесла:

— Я пыталась высосать из тебя жизнь.

Колин вздохнул:

— Ты что, не знаешь, что нельзя будить спящего солдата?

— Я не думала ничего та… — Она схватила его за предплечья, пытаясь оттолкнуть. Это было безнадежно. Он был силен, как боевой конь. — Такого незначительного, как по…

Как только эти слова сорвались с ее губ, она пожалела о них.

— Как что?

Тишина казалась оглушительной.

Потом в уголках его глаз медленно появились морщинки, а мрачность на лице сменилась улыбкой. Колин прищелкнул языком.

— Маленькая похотливая дикая кошка. Ты пыталась поцеловать меня.

— Нет.

— О да.

— Я пыталась по… пнуть тебя.

— Да неужели? — Колин опустил взгляд на ее рот, и, Боже помоги ей, ее губы затрепетали почти так, будто он коснулся их. — И тебе понравилось это? Этот пинок?

Ничто не разъяряло Хелену больше, чем насмешки. Уж она покажет ему пинок. Она высвободила левую ногу, намереваясь ударить его в голень.

Но Колин разгадал ее намерение и закинул на нее свое тяжелое бедро раньше, чем она успела пошевелиться.

— Осторожнее, миледи. Я все же раненый человек.

Кипя от гнева, Хелена все же послушалась его предостережения. Единственное, что ей нужно, — это нанести ему удар, который замедлит его выздоровление.

И все же Колин как будто специально продолжал испытывать ее терпение.

— Знаешь, если тебе так хочется поцелуй, — обратился он к Хелене, озорно блестя глазами, — тебе лишь нужно это просто попросить.

— Не хочу я, ты, переросший, озабоченный сукин…

— Миледи! — воскликнул Колин, изображая шок. — Это же вы хотели поцелуй от меня. Я безмятежно спал, когда вы набросились на меня с…

— Набросилась на тебя? Да я не делала ничего подобного…

— Святые угодники, да ты практически прыгнула на меня и…

— О!

Хелену распирала ярость, ярость, которая заставляла ее говорить, не думая, но она не могла остановить свою тираду, как нельзя остановить поток эля, льющегося из треснувшей бочки.

— Я хотела только проверить, правду ли говорят, — огрызнулась она, — что целовать норманна — это то же самое, что целовать жабу!

Большинство мужчин пугались ее вспышек гнева. Колин же только рассмеялся.

— И много жаб ты поцеловала?

Гнев буквально ослепил Хелену. Она не могла подобрать слов. Единственной реакцией, на которую она была способна, был крик абсолютной ярости.

Но прежде чем она закончила, губы Колина опустились, чтобы оборвать ее крик, заглушая звук в глубинах его рта.

Кровь Хелены кипела, и она боролась с ним, пытаясь увернуться от его настойчивых губ. Но она никак не могла стряхнуть его, как не может собака стряхнуть с себя клеща. Колин пытался вторгнуться в ее рот, но ей удалось крепко сжать губы и не впускать его. Его тяжелое дыхание овевало ее щеку до уха, вызывая в ее теле непрошеный трепет. Его поцелуй был таким неистовым, что Хелена не могла даже укусить его.

Но она могла использовать кулаки. Это было неловко, потому что руки Колина сковывали ее, но она стала изо всех сил молотить с боков по его плечам. С тем же успехом можно было похлопывать лошадь. Внешне он ничем не показал, что хоть что-то почувствовал. Наоборот, его поцелуй стал даже более неумолимым.

Колин собирался остановиться. Хоть он и был мастером соблазнения, но он же не насильник. Если только, разумеется, это была не игра, в которую пожелала играть его любовница.

Он собирался только заглушить ее крик.

Но сейчас, когда он вступил в эту игру, когда ощутил сладостный дикий мед ее губ и почувствовал жар ее гнева, так похожий на страсть, было трудно отстраниться.

Желание охватило его между ног, посылая волны страсти сквозь его тело. Колин отстраненно отметил, что Хелена колотит кулаками по его плечам, но это было ничто в сравнении с тем, как колотилось его сердце от захлестнувшей его страсти. Он углубил поцелуй, стараясь уговорить ее раскрыть губы, и из его горла вырвался стон наслаждения.

Слабый протестующий стон Хелены наконец-то пробудил его совесть, и он заставил разбушевавшегося внутри его зверя успокоиться. Крест Господень, подумал он, он же джентльмен. Не важно, насколько велико искушение, Колин дю Лак никогда не подчинял женщину своей воле.

Но в следующее мгновение весь его мир перевернулся. Когда он смягчил свой поцелуй, Хелена стала слабее колотить по его плечам и, к его потрясению, робко начала целовать его в ответ.

Где-то в середине своего гнева и сопротивления Хелена перестала думать. Это была единственная причина, объясняющая ее слабеющую волю и превращение ее членов как бы в кисель. Она действовала, или, точнее, реагировала, руководствуясь не разумом, а инстинктом.

Боже, его губы были такие нежные и теплые, теплее, чем она представляла. Там, где они касались ее губ, плоть оставалась горячей и трепещущей. Отросшая щетина Колина царапала ее щеку, но она едва ли замечала это, когда его язык касался ее губ. Его дыхание ласкало ее лицо, а его тихие стоны удовольствия пробуждали что-то примитивное внутри Хелены.

Было ощущение, что нервы ее тела собрались в одной этой точке контакта. Ее груди болели, живот трепетал, чресла горели. Поцелуй Колина как будто возрождал ее к жизни. Это было вдохновляющее чувство, дававшее Хелене ощущение почти всемогущества.

Но когда он уменьшил давление и ненадолго отстранился, давая ей передышку от его стремительной атаки, чувственный туман немного рассеялся, и Хелена стала почти способна рационально мыслить. Это случилось, когда Колин самодовольно произнес:

— Тебе ведь это тоже понравилось, не так ли, дикая кошка?

Так что ее зрение прояснилось. Ее гордость мгновенно встала на защиту, и она стиснула зубы, взбешенная его мужской надменностью.

Он что, считает, что ее так легко завоевать? Что он мечта каждой женщины? Что теперь она превратился в глину в его руках? Ну, уж нет, такого удовольствия она ему не доставит. Стараясь изобразить как можно более скучающий вид, Хелена безразлично пожала плечами.

Колин тепло усмехнулся и потерся носом о ее щеку.

— Лгунья. Открой рот, и я сделаю лучше.

Стараясь делать все наперекор, она плотно сжала губы.

Его поцелуй мог быть потрясающим опытом, высочайшим возбуждением, гораздо более приятным, чем все, что Хелена испытывала раньше. Но она не позволит своим эмоциям управлять ею. И она, несомненно, не позволит самоуверенному норманну превзойти себя.