«Конечно, хорошо, йога», – ответила она на мою дотошно проанализированную и содержательную презентацию. «Конечно, хорошо, тогда никаких выступов», – сказала она, когда я сообщила, что если мы хотим добавить на экспериментальные велосипеды выступы для больших пальцев, то они не будут готовы к поездке в Марокко. Я не просила Бретт принимать решение, отдать женщинам такие велосипеды или вообще не отдавать их, я предлагала отложить Марокко, пока мы не сможем обеспечить этих женщин и детей безопасным и тщательно проверенным продуктом. Но стоило мне это озвучить, как она выдвинула нижнюю челюсть вперед, в точности как делала мама, когда ей говорили то, что она не желала слышать («я лучше поменяю латинский на испанский, я подумываю взять историю искусства в качестве основной дисциплины, меня пригласили на выпускной»). «Просто надо это сделать быстрее», – раздраженно вздохнула тогда Бретт, словно я сама не могла додуматься до такого очевидного решения проблемы. Когда я попыталась объяснить, что это невозможно, потому что у завода, которому мы заплатили, чтобы устранить нашу небольшую проблему в серийном производстве, нет рабочей силы, она прижала руку ко лбу и снова сыграла свою старую пьесу: «Мне сейчас не до этого. Я талантлива!»

Было забавно, когда она сказала это в начале, до того как определились наши роли: я ишачу, и никаких применений талантам, типа шоу, контракта на подписание книги и гонораров в тридцать тысяч. Я справилась с этим, ведь была на мели, а вот Бретт так и не смогла справиться со своим новым положением. Она не была богатой, такой, как другие женщины, но могла позволить себе подарок для Лайлы в виде сумки-мешка от Mansur Gavriel. Объяснюсь, я злилась на Бретт не из-за того, что она купила Лайле эту сумку, а из-за неподходящего времени. Всего за несколько недель до этого Лайла за моей спиной отключила приложение, с помощью которого я ограничивала ее время у компьютера, и сумка казалась упущенной возможностью поощрить хорошее поведение. Почему бы не мотивировать ее чем-то приятным – улучшать оценки, выполнять домашнее задание, – вместо моего ворчания?

Бретт всегда описывает Лайлу такой идеальной, ангелом, подарком свыше, которого мы не заслуживаем. На самом деле это не так, более того, мне не хотелось бы, чтобы это было правдой. Я горжусь тем, что она не такая. Горжусь, что моя дочь бросала мне «я тебя ненавижу», когда я на неделю забирала у нее телефон. Горжусь, что она отчаянно боролась, когда я сказала, что мистер Гавриэль останется лежать в коробке, пока она не подтянет свои оценки (в очередной раз поставив меня в неловкое положение). Я никогда не делала такого в детстве, потому что жила в постоянном страхе не угодить маме. По правде говоря, оглядываясь на свое детство, я понимаю, что из всех эмоций больше всего я испытывала страх. Мне показывали любовь, когда я следовала правилам, и лишали ее, когда оступалась, и я постоянно боялась оступиться. Детей нужно дисциплинировать, но никогда нельзя лишать их любви.

А еще дети должны говорить родителям, что они их ненавидят, должны стонать от плохих маминых шуток. Должны хлопать дверьми, испытывать тебя на прочность и нарушать правила. Здоровые подростки используют своих родителей, чтобы усовершенствовать навыки спора, научиться отстаивать себя, свою свободу и независимость. Здоровые подростки, которые знают, что их любят несмотря ни на что, не боятся излагать свою позицию. Нужно беспокоиться за тех тихих хороших девочек, которые без вопросов и возражений делают все, что попросит мама. Кому, как не мне, это знать. Я была такой тихой хорошей девочкой. Была послушной, не задавала вопросов и восхищалась полным и абсолютным пренебрежением правилами Бретт. Сейчас я знаю, что это из-за того, что она чувствовала себя нелюбимой, понимала, что ей уже нечего терять, расстроив маму, – возможно, она при этом даже немного веселилась. Ужасно, что Бретт росла, чувствуя себя обделенной вниманием, но я в некотором роде ей завидую, потому что она выработала стойкость, которая отсутствовала во мне, когда умерла мама. Без ее правил, без ее роли в качестве моей путеводной звезды я сбилась с пути. И поэтому, как любит говорить Бретт, «слегка слетела с катушек».

Поняв, что беременна, я ощутила какое-то странное дежавю. «Со мной это уже было, – подумала я, – я делала это прежде. Но когда?» Понадобились годы терапии, чтобы установить связь, найти слова, чтобы правильно объяснить странное сочетание комфорта и усталости, которое я испытала, когда через пять недель после возвращения из Марокко держала в руках тест на беременность.

В конце концов я все поняла. Узнав, что стану мамой, я ощутила то же навязанное предназначение, что чувствовала, когда собиралась стать рентгенологом. Я не видела себя в этом, но эти роли были предназначены для меня, как идеально подходящая раковина, в которую можно поместить свое голое тело рака-отшельника. Я могла это сделать, причем неимоверно хорошо, но сначала нужно было свыкнуться с этой мыслью. Этот период адаптации был полон проблем, но недолог. Я ужасно стыдилась, что сестре и папе пришлось заменить меня, когда дело дошло до ночных кормлений Лайлы, но со временем я простила себя, даже радовалась, что моя семья активизировалась и поддержала меня, когда я явно страдала от легкой послеродовой депрессии.

Я не жалею о своем решении родить Лайлу. Даже когда она ведет себя как гормонально опустошенный монстр, моя первоначальная любовь к ней выступает в качестве сети. Она ловит отвратительные мысли, которые выпадают из моего мозга – «Я могу ее ударить! Какой была бы жизнь, решись я на фальшборт? Я, черт возьми, могу ее ударить!» – защищая сердце от травмы. Лайла – мое величайшее достижение, как раньше могли сказать женщины, не вступая в программу защиты свидетелей. Потому что Лайла – не просто счастливая случайность или кармическая компенсация за прошлую жизнь, Лайла – результат моей изнурительной работы. Результат твердой решимости не быть как моя мама. Во мне живет перфекционист, во мне живет моя мама, и я не хочу, чтобы Лайла стала такой же.

Я взяла оставленные мамой деньги и вложила их с умом – в правильные активы, в образование Лайлы, в уход за собой. Я нашла хорошего психотерапевта. Научилась отделять любовь от гордыни. Узнала, что дочь не стала бы меньше мною любима, поступи она в государственный колледж вместо Дартмутского, не дорасти она до медицинской степени. Я научилась наказывать с состраданием. Записала ее на танцы, музыку, катание на лошадях, в команду по плаванию и Малую лигу, и когда ей не понравились эти факультативы, я не запаниковала (внешне) и не заставила ее продолжать. Я разрешила дочери бросить все, что хочет, если она честно это попробует и придумает, какой спорт или умение понадобятся ей дальше. Когда имазигенская женщина прислала нам плетеные дверные коврики в качестве благодарности за велосипед, это Лайла придумала интернет-магазин берберских товаров и довела концепцию до конца. Она преуспевала в своей должности «координатора интернет-магазина», а самое главное, она счастлива (по большей части) и здорова (не считая мелких простуд). Она не обязана соответствовать ничьим представлениям о ее жизни, кроме своих собственных.

Я невероятно горжусь тем, что вырастила капризного подростка со страстным увлечением, хотя никогда не признаюсь в этом Бретт. Это слишком ценно, чтобы выслушивать ее насмешки по этому поводу или россказни о том, что в детстве ей приходилось куда хуже, чем мне, – она была толстой, не особо умной и страшненькой. Бретт смотрит на многое через двойные линзы – если ей было плохо, мне должно было быть хорошо.