Как всегда, влияние на нее оказала мама. Ирина Леонидовна убедила дочь, что играть в молчанку глупо. Она прочла целую лекцию, суть которой сводилась к тому, что возраст должен прибавлять не только годы, но и житейскую мудрость. Сначала Ирина Леонидовна не вмешивалась в происходящее, но, видя, как страдает дочь, все-таки не выдержала:

– Знаешь, Дашенька, мужчину, с которым собираешься жить, не стоит ломать и унижать. Некоторые из них обладают таким чувством собственного достоинства, которое не позволяет им поступать как должно. Они считают, что сказать «прости» – это значит признаться в собственной слабости, никчемности. Глупо, конечно, но если Стас принадлежит именно к такому типу, не нужно упрямо ждать от него первого шага. Поверь мне, он переступил через себя, звонив тебе в первые дни, – Ирина Леонидовна поправила плед, под которым Даша последнее время проводила дни напролет. – Сделай первый шаг сама, девочка.

– Это уже было, хотя… История не повторяется. Тогда было одно – сегодня совсем другое, – грустно ответила Даша.

– Позвони. Ты ведь знаешь каждую его интонацию. Господи, Даша, это твой муж. Ты собираешься бороться за него?

– А на него никто и не покушался. Я сама ушла. Ты забыла? – Даше хотелось дерзить, поссориться и с мамой, и со всем светом, потому что этот мир казался ей таким враждебным.

– Я не забыла, но сегодня уже двадцать седьмое декабря. Все проблемы нужно решить в этом году. Разберитесь в своих отношениях, деточки! – Ирина Леонидовна закончила на повышенных тонах. Она поднялась и, спрятав руки в карманы длинного махрового халата, собралась выйти из комнаты.

– Понятно. К чему такие сложные обороты? Скажи лучше, что я мешаю твоей личной жизни, – со злостью взбивая подушку, процедила Даша.

– Что?! – Ирина Леонидовна повернулась. Ее лицо выражало негодование, обиду.

– Ничего, тебе послышалось, – закрыв глаза, ответила Даша, но мать не двигалась с места, пристально глядя на нее. Даша чувствовала этот колючий взгляд сквозь закрытые веки и соблаговолила продолжить: – И к тому же у меня заканчиваются деньги, случайно завалявшиеся в сумочке. Я все понимаю, прошло мое время сидения на шее у матери. Ей приятнее другое общество, как всегда.

– Хорошо, пусть так. Поделом мне, старой дуре, – Ирина Леонидовна быстро вышла, закрыв за собой дверь. Она не хотела видеть дочь, слышать ее, общаться. Ей казалось таким несправедливым, что та обижает ее. Ведь теперь она понимает, что значит остаться одной. Понимает и все равно кусает.

– Мам, прости, я не то сказала! – Даша уже стояла на пороге кухни. Она зябко потирала руки, переминалась босыми ногами на холодном полу. Совсем уж покиношному выглядело бы крепкое объятие и поцелуй, поэтому Даша решила ограничиться словами. – Больше не буду.

– Иди ложись, горе мое. Утро вечера мудренее.

– А ты?

– Мне нужно еще поработать, да я и не хочу спать, – устало проведя рукой по лбу, ответила Ирина Леонидовна.

– Я завтра позвоню ему. Ты права. Все слишком затянулось.

– Девчонки, девчонки, что же вы делаете со своей жизнью. – укоризненно глядя на Дашу, Ирина Леонидовна покачала головой. – У вас все так просто. Полюбили – поженились, а чуть что не так – разошлись.

– А как нужно, мам?

– Нашла у кого спросить. Мой опыт семейной жизни остался где-то в заоблачной дали. Я уже не знаю, а был ли муж-то?

– Был, мам.

– Ну вот и хорошо, что хоть свидетели остались. А теперь иди спать. Завтра постарайся назначить со Стасом встречу и доверься своей интуиции. Не груби, не говори колкостей. Они еще никому не помогали, если, конечно, ты не собралась раз и навсегда со всем покончить.

– Я утром задам себе этот вопрос, – вяло ответила Даша и вышла из кухни.

Ирина Леонидовна села за кухонный стол, разложила бумаги, лежавшие в старой толстой папке, но привычные столбцы с цифрами, ровные строчки отчета сливались в какие-то иероглифы. Мозг отказывался работать. Подпирая голову рукой, Ирина Леонидовна медленно отвела взгляд от записей, с хлопком закрыла папку. Она увидела, как за окном медленно падает снег. Белые пушистые хлопья освещались единственным фонарным столбом во дворе и из неяркого светового луча пропадали где-то в бесконечной темноте. Полет снежинок, словно ритуальный танец перед небытием. Ирине Леонидовне стало совсем грустно. Она достала из пачки, лежавшей на холодном узком подоконнике, сигарету, прикрыла дверь и чиркнула спичкой. Густой дым медленно растворялся в небольшом пространстве кухни, оставляя характерный запах дешевого табака.

Опустив голову, Ирина Леонидовна размышляла о жизни. В который раз она была в отчаянии, состояние, с которым опять предстоит бороться. Почему она всегда должна бороться, выживать? Почему дочь пытается повторить ее путь: развод, потом одиночество, вслед за ним – новый поиск, и дай-то бог, чтобы он завершился удачей. Отчего это зависит? Она сама пережила столько черных полос, затянувшихся, беспросветных. Неужели не отстрадала и за себя, и за дочь? Ведь были моменты, когда только мысль о Даше не давала опустить руки. И в один из таких сложных периодов в их жизнь вошел Стас.

Он так вовремя оказал ей поддержку. С ней сравним, пожалуй, только спасательный круг для утопающего, ноги которого свела беспощадная судорога. Неожиданный всплеск – и тебе есть за что ухватиться. Так было и с ней. Это было похоже на чудо! Дубровин дал ей работу, поддержал морально, стал взрослым другом Даши, внимательно следящим за всем, что происходит в их семье. В какой-то момент Ирина решила, что так не бывает. Ее намеки на возможную близость Дубровин иронично отверг. Он перевел все в шутку, сказав, что их связывает настоящая дружба и нечего ее портить тем, что приносит с собой постель. Теперь Ирине Леонидовне казалось, что он уже тогда знал, что за свою помощь он получит более высокое вознаграждение. Даша стала той ценой, которую пришлось платить за возвращение к нормальной жизни.

Ирина Леонидовна машинально накручивала на палец прядь белоснежных волос. Она всегда делала это, когда пыталась сосредоточиться. Охватившие ее мысли окончательно выбили из колеи. То они казались верными, все объясняющими, то бредовыми, основанными только на эмоциях, отчаянном отрицании всего хорошего, что принесло знакомство с Дубровиным. В какой-то момент она даже увидела его лицо: карие глаза напряженно всматриваются, стараясь увидеть что-то, замеченное лишь им. Во взгляде усталость, а само лицо утратило выражение несомненного превосходства. Было так приятно осознавать, что брезгливо поджатые губы и надменный взгляд исчезают, когда глаза Стаса останавливаются на тебе. Ирина помнила это ощущение, когда холод проносится где-то совсем рядом, а ты – в ореоле сияния карих глаз, обращенных к тебе одной. В то время она была уверена, что стоит на пороге нового чувства. Она чуть было сама не влюбилась в этого высокого, вальяжного красавца, но контролировала свои эмоции, чтобы ничего не испортить. Она дышала полной грудью, снова обретя походку уверенной в себе женщины. Дубровин оставался недосягаемым божеством и спасителем. На этом она и остановилась, но вместо нее серьезно попалась Даша. Пожалуй, она и не пыталась обращать внимания на кого-то, кроме Дубровина. С первых минут знакомства с ним для нее существовал только он. Сначала – взрослый друг, потом – желанный мужчина.