Он купил дом под Брюсселем и опять влился в холостяцкую жизнь. Конечно, он не был одинок — с его-то возможностями! От девушек отбоя не было. Но от новорусских он устал. Эдику захотелось пожить с европейкой. Он вспомнил, как в институте все завидовали одному парню, у которого был роман с дочерью московского представителя газеты L’Humanitee, издания французских коммунистов. Многие, сгорая от любопытства, приставали с расспросами:

— Ну, какие они? Что у них не так, как у наших?

— Да все то же самое, — отшучивался тот. — Поперек ничего нет. Разве что немного изящнее.

Вот Эдик и решил оценить степень изящества европеек. Но все они оказались до боли похожи одна на другую. Француженки и бельгийки, которые работали в брюссельских и парижских конторах и фирмах, были в своих реакциях предсказуемы и банальны. Чтобы с ними общаться, надо было быть в курсе последних модных сериалов. Если ты чего-то не смотрел и не мог мало-мальски поддержать разговор на эту тему, то сразу попадал в разряд скучных и недоразвитых. Il n’est pas gentil, «Он совсем не милый» — таков был их главный осуждающий вердикт. Эдуарду с ними было невыносимо скучно.

И он был в этом не одинок, что подтвердил печальный опыт массажиста Манола. Опыт у Манола был богатый: родом из Армении, с началом перестройки он каким-то образом переехал в Париж, а спустя пять лет осел в Брюсселе и зарабатывал деньги, делая массаж нашим бизнесменам. Манол имел трепетную мечту — жениться на француженке и стать, как Азнавур, французом с армянской душой. Петь он не умел, но был красив, как бог с восточной фрески. И конечно, массажист божьей милостью.

Пользуясь этим смертоносным сочетанием, Манол перезнакомился с огромным числом француженок, несколько раз лечил разные генитальные инфекции, и мнение об этой стороне жизни у него сложилось твердое и устойчивое.

— Знаете, Эдуард Сергеевич, — исповедовался массажист, — меня больше всего поражает, что у французов в семье кошельки разные! У каждого свой счет, и на детей они выделяют равную сумму. Это не только я, это вам все скажут. Муж пришел усталый с работы, а жена запросто может пойти в ресторан посидеть с подругой. Ты сам себе гладишь, стираешь, а в любви тоже сплошной пшик. Говорят, мол, француженки — хорошие любовницы, так вот, не верьте: они в этом вообще никакие. Ты к ней и так и сяк, а она вдруг неожиданно тебе заявляет, что эта поза ее унижает. Я не спорю, они, конечно, легко идут в постель, но ты же понимаешь, что это не потому, что ты такой весь из себя единственный, а просто принцип такой. И еще постоянно кажется, что она следит за тобой: подмечает все твои промахи, все мелочно подсчитывает и, самое главное, отслеживает, не посягнул ли ты на ее личность! А личности там — как ногти нарастить и брови выщипать. Но понтов столько, болтовни — я устал, честное слово, на всю жизнь наелся. Нет, хватит с меня. Я хочу, чтобы моя жена пела моим детям колыбельные на том языке, на котором я их слышал, чтобы она меня с работы ждала, а в доме пирогами пахло. В Армению буду возвращаться. Здесь даже в армянской диаспоре все девушки испортились.

Эдуард подумал, что со всем своим богатым опытом таких, как Ника, он еще не встречал. Ему понравилась эта наивная светловолосая ундина с зелеными глазами. Казалось, она даже не осознавала своей привлекательности. Ее непосредственные реакции подкупали, а то, что она «не выделывалась», как многие девушки из ее поколения, располагало и даже вызывало уважение. Эдуард решил, что предложит ей поехать с ним в Сингапур, где его ждали деловые партнеры. Он был уверен, что она не откажется.

— Merde! Merde! Черт побери!

Ариана Куэдек, в девичестве де Монфор, жена владельца крупной сети эстетических клиник, в отчаянии смотрела на стоящий перед ней стакан свежевыжатого сока. Она не знала, как ей быть дальше. Еще сегодня утром все было просто чудесно.

За тридцать минут она проплыла свой утренний километр в бассейне их нового загородного дома, утопавшего в зелени старых дубов и платанов. Платаны она обожествляла. Это были настоящие живые скульптуры. Чего стоил один только пятидесятиметровый великан около двадцати метров в обхвате! Бывало, подвыпившие гости, растянувшись в цепочку, пробовали его обнять, но попытки оставались безуспешными. Это был ее любимец. Не проходило и дня, чтобы она не погладила пятнисто-муаровую кору. Казалось, сам Господь Бог лично обмазывал ствол каждого дерева волшебной кремово-белой глиной такой нежной текстуры, что ладонь скользила по стволу, как по живому существу.

Именно под его раскидистой кроной располагался стол для завтраков, который служил ей и рабочим столом, когда она творила.

Накинув длинный пушистый халат, Ариана неспешно приступила к традиционному утреннему ритуалу. Взяв в руки любимый кофейник цвета слоновой кости, она с наслаждением наблюдала, как из длинного изогнутого носика льется в чашку ароматная струя крепкого никарагуанского кофе.

Светило мягкое утреннее солнце. На изящном овальном блюде румянились хрустящей корочкой свежайшие круассаны, доставленные из ближайшей пекарни горничной Люсьеной. Жизнь казалась прекрасной, и ничто не предвещало грозы.

Не подозревая, что на ее горизонте уже начали клубиться тучи, Ариана неторопливо разложила перед собой чертежи и рисунки, которые набросала с вечера, и, налив в бокал охлажденного вина, уже собиралась было отпить пару глотков для вдохновения, когда вбежала испуганная Люсьена и, тяжело дыша, положила перед ней радиотелефон. Ариана взяла трубку — и гроза грянула.

— Ариана… — Она услышала голос Пьера, адвоката ее мужа. В нем звучала, как ей показалось, странная, непривычная нотка. — Мне очень жаль, но у меня неприятные новости.

— Что случилось? — напряглась она.

— Передо мной… — На другом конце возникла пауза, ее собеседник немного помолчал, как будто собираясь с духом. — Передо мной заявление твоего мужа. Он хочет развода…

— Развода? — Бокал дрогнул в ее руке, дорогое вино пролилось на чертежи. То, что минуту назад казалось раем, стало катастрофически быстро превращаться в ад. — Какого развода? Что ты говоришь? Жан-Поль хочет развестись? О господи! Но почему? У него кто-то есть?

Последние несколько месяцев Жан-Поль и вправду чаще обычного стал лично инспектировать свои клиники — то во Франции, то в Швейцарии. Но Ариана беспечно не придала этому значения: индустрия красоты за последние годы бурно развивалась, дела мужа шли в гору. Именно этим она и объясняла себе его необычную занятость.

Однако голос в трубке продолжал неумолимо разрушать ее иллюзии:

— Ариана, для Жан-Поля личный разговор с тобой слишком тяжел, и он поручил эту непростую миссию мне. Его решение окончательное, он предлагает обсудить лишь условия развода.

— Но я не хочу развода! И кто она? Ты ее знаешь?

— Я не должен тебе говорить, но, по-моему, одна из его пациенток, актриса или модель. Впрочем, какое это теперь имеет значение.

— Боже мой! И что же мне делать?