– Ты это говоришь из-за прошлого Рафаэля?

– Нет. Когда-то давно мой брат вышел за пределы дозволенного, но он смог взять себя в руки. Вообще-то к нему тогда проявили снисходительность.

– Но почему ты это говоришь?

Несколько мгновений я колебался, но потом сказал себе, что, возможно, наступило время Камилле узнать правду. К тому же рассказ о моем прошлом, возможно, помог бы ее успокоить.

Итак, я ей все рассказал о своей юности, с поступления в полицию до развода и отставки. Полагаю, мне это принесло пользу: тоже способ изгнать прошлое. Неделю назад я не мог и предположить, что однажды смогу все вот так легко рассказать малознакомой женщине. И поверить, что Камилла таковой больше не является.

Она слушала меня очень внимательно, но казалось, моя история ее не удивила. У нее было особенное качество не судить людей и принимать их такими, какие они есть. Я даже уверен, что, узнав о существовании Юлии с Александром, она не испытала ни ревности, ни гнева. Без сомнения, Камилла считала нормальным, что у каждого человека есть свой тайный сад, теневая сторона. Во всяком случае, то, что я ей рассказал, не изменило ее пессимистического взгляда на ситуацию.

– Есть кое-что, о чем ты не спрашивал сам себя. Для бывшего полицейского у тебя не очень острый ум.

– Вообще-то, у меня в мозгах еще неразбериха… Что же я такое забыл и что учуял тонкий нюх ищейки?

– Кто, кроме меня, мог знать, что ты сейчас в больнице?

– Уже, вероятно, куча народу. Полицейский и пожарники, которые были на месте происшествия, пытались связаться с тобой и расспрашивали других людей. А у тех тоже семьи, к тому же Котре город маленький…

– И среди них есть кто-то, кто устроил на нас облаву.

– И что ты предлагаешь? Сложить руки и ждать, пока за нас снова примутся? Извини, но я пойду на эту встречу, чего бы это мне ни стоило.

Подписав документ об освобождении от обязательств, я вышел из больницы.

Оказавшись снаружи, я был удивлен, какое головокружительное голубое небо раскинулось над нашими головами, будто огромный кусок ткани. Камилла взяла машину моего брата – «Ауди», – за рулем которой тот обожал изображать из себя невесть что. Я больше не мог рассчитывать на свой внедорожник – это факт предстал передо мной во всей своей непререкаемой очевидности. И снова я ощутил укол боли в груди. И это тоже нужно выдержать…

Извилистый подъем дороги, ведущей в Котре, был настоящей голгофой. Ко мне обрывками возвращались воспоминания, переходящие в ощущение дежавю. Камилла показала мне место, где я сошел с шоссе. Действительно, никакого тормозного следа. Не скрою, я был очень доволен, снова оказавшись в уюте шале. Успокаивающее присутствие Камиллы тоже кое-что значило.

Но, несмотря на то что еще окончательно не пришел в себя, остаток дня я провел у телефона, улаживая с полицией административные формальности, связанные с несчастным случаем. И, разумеется, не сказал ни слова об истории с порчей машины.

В первый раз со дня смерти моего брата мы провели с некоторым, я бы сказал, неуместным стеснением вечер, который я определил бы словом «нормальный», как если бы нам удалось абстрагироваться от событий и закрыться в некоем шаре.

А потом я уснул, изо всех сил желая отдохнуть, как солдат накануне решающего сражения.

17

На моих часах было чуть позже 8.30, когда я припарковал машину Рафаэля на стоянке в Национальном парке – отправной точке всех туристов к долинам Гоб и Меркадо. На огромной парковочной площадке стояли всего две или три машины; для этого времени года вполне нормальная ситуация. Летом или во время спортивных зимних каникул здесь может быть больше полутора тысяч машин.

Я спросил себя, здесь ли уже незнакомец или незнакомцы, назначившие мне встречу. Возможно, они даже за мною шпионили: не было ничего трудного в том, чтобы спрятаться в лесу, окружающем стоянку.

Я уже минут десять шел по наклонной дороге среди берез и буков. Ночью пролился дождь; воздух был свежим, мокрые сосны казались темнее обычного. Воды Гав неслись бурным потоком.

Внезапно на повороте дороги появился водопад Испанского моста: в этом месте по двум рукавам реки с удесятеренной силой катились шумные воды. Пар и белая пена вырывались из этого клокотания, будто фумаролы[21]из вулкана.

Я прекрасно знал эту туристскую возвышенность Котре, которую так часто фотографировал. Меня снедало лихорадочное возбуждение. Облокотившись на перила моста, я бросил взгляд на часы: 8.50. Я почти сожалел, что не доверился благоразумию Камиллы и пришел один, не предупредив полицию.

Все же некоторые меры предосторожности мы приняли. Было условлено, что Камилла приедет и встанет у входа на стоянку через двадцать минут после моего прибытия. Без сомнения, она уже там. Она должна подождать полчасика. Потом, если не увидит, что я возвращаюсь, предупредит полицию. Я допускал, что наш план немного наивен, так как за это время меня можно было убить десять раз, прежде чем кто-нибудь сюда придет. Но это было скорее средство успокоить Камиллу и условие sine qua non[22], чтобы она не сопровождала меня. Даже опасаясь за свою безопасность, я подозревал, что незнакомец не покажется, если заметит, что я пришел не один.

8.56. На повороте дороги вверх по течению появился какой-то силуэт. Нет, два силуэта. Я видел, как они приближаются между темных елей. Сердце у меня застучало быстрее. Два человека, а я один… Я находился в крайне невыгодном положении. К счастью, я захватил с собой «беретту», найденную в квартире Рафаэля. Камилле я ничего о ней не сказал, так как, по моему мнению, она не знала о существовании оружия. Автоматический пистолет станет по крайней мере средством устрашения, хотя я не исключал возможности, что придется им воспользоваться.

Двое незнакомцев снова появились в конце извилистой дороги. Они находились против света, и мне было трудно их разглядеть. Туманные очертания их тел напоминали сфумато[23]Леонардо да Винчи. Я зажмурился, чтобы лучше их видеть.

Теперь солнце светило им в лицо, и я понял, что это всего лишь парочка, которая, должно быть, совершает экскурсию в долину. Поравнявшись, мужчина поприветствовал меня кивком, на который я ответил, ощутив облегчение. Украдкой снова посмотрел на часы: уже начало десятого. Ожидание – это, пожалуй, самая тягостная вещь на свете. Я снова облокотился на балюстраду, всем телом повернувшись направо и глядя в ту же сторону.

Он был здесь, посредине моста, всего в нескольких метрах от меня. Как я смог почувствовать его присутствие? Слишком отвлекшись на парочку, я упустил из вида то, что делается позади меня. А ведь когда-то был хорошим полицейским!