Глаза парня жадно вспыхнули, и он быстро заговорил:

- Я ворочу! Наши тут поблизости деготь возят, они ипривезут.

Рыбин, уже одетый, туго подпоясанный, сказал Ефиму:

- Едем, пора!

- Вот, почитаю я! - воскликнул Ефим, указывая на книги ишироко улыбаясь.

Когда они ушли, Павел оживленно воскликнул, обращаясь кАндрею:

- Видел чертей?..

- Да-а! - медленно протянул хохол. - Как тучи…

- Михайло-то? - воскликнула мать. - Будто и не жил пафабрике, совсем мужиком стал! И какой страшный!

- Жаль, не было тебя! - сказал Павел Андрею, который хмуросмотрел в свой стакан чая, сидя у стола. - Вот посмотрел бы ты на игру сердца,- ты все о сердце говоришь! Тут Рыбин таких паров нагнал, - опрокинул меня,задавил!.. Я ему и возражать но мог. Сколько в нем недоверия к людям, и как оних дешево ценит! Верно говорит мать - страшную силу несет в себе этотчеловек!..

- Это я видел! - угрюмо сказал хохол. - Отравили людей!Когда они поднимутся - они будут все опрокидывать подряд! Им нужно голую землю,- и они оголят ее, все сорвут!

Он говорил медленно, и было видно, что думает о другом.

Мать осторожно дотронулась до него.

- Ты бы встряхнулся, Андрюша!

- Подождите, ненько, родная моя! - тихо и ласково попросилхохол.

И вдруг, возбуждаясь, он заговорил, ударив рукой по столу:

- Да, Павел, мужик обнажит землю себе, если он встанет наноги! Как после чумы - он все пожгет, чтобы все следы обид своих пепломразвеять…

- А потом встанет нам на дороге! - тихо заметил Павел.

- Наше дело - не допустить этого! Наше дело, Павел, сдержатьего! Мы к нему всех ближе, - нам он поверит, за нами пойдет!

- Знаешь, Рыбин предлагает нам издавать газету для деревни!- сообщил Павел.

- И - надо!

Павел усмехнулся и сказал:

- Обидно мне, что я не поспорил с ним! Хохол, потираяголову, спокойно заметил:

- Еще поспорим! Ты играй на своей сопелке - у кого ноги вземлю не вросли, те под твою музыку танцевать будут! Рыбин верно сказал - мыпод собой земли не чувствуем, да и не должны, потому на нас и положенораскачать ее. Покачнем раз - люди оторвутся, покачнем два - и еще!

Мать, усмехаясь, молвила:

- Для тебя, Андрюша, все просто!

- Ну да! - сказал хохол. - Просто! Как жизнь! Черезнесколько минут он сказал:

- Я пойду в поле, похожу…

- После бани-то? Ветрено, продует тебя! - предупредила мать.

- Вот и надо, чтобы продуло! - ответил он.

- Смотри, простудишься! - ласково сказал Павел. - Лучше ляг.

- Нет, я пойду!

И, одевшись, молча ушел…

- Тяжело ему! - заметила мать, вздохнув.

- Знаешь что, - сказал ей Павел, - хорошо ты сделала, чтопосле этого стала с ним на ты говорить!

Она, удивленно взглянув на него, ответила:

- Да я и не заметила, как это вышло! Он для меня такойблизкий стал, - и не знаю, как сказать!

- Хорошее у тебя сердце, мать! - тихо проговорил Павел.

- Только бы тебе, - и всем вам, - хоть как-нибудь помогла я!Сумела бы!..

- Не бойся - сумеешь!..

Она тихонько засмеялась, говоря:

- А вот не бояться-то я и не умею!

- Ладно, мама! Молчим! - сказал Павел. - Знай - я тебякрепко, крепко благодарю!

Она ушла в кухню, чтобы не смущать его своими слезами. Хохолворотился поздно вечером усталый и тотчас же лег спать, сказав:

- Верст десять пробежал я, думаю…

- Помогло? - спросил Павел.

- Не мешай, спать буду! И замолчал, точно умер.

Спустя несколько времени пришел Весовщиков, оборванный,грязный и недовольный, как всегда.

- Не слыхал, кто Исайку убил? - спросил он Павла, неуклюжешагая по комнате.

- Нет! - кратко отозвался Павел.

- Нашелся человек - не побрезговал! А я все собирался самего задавить. Мое это дело, - самое подходящее мне!

- Брось ты, Николай, такие речи! - дружелюбно сказал емуПавел.

- Что это, в самом деле! - ласково подхватила мать. - Сердцемягкое, а сам - рычит. Зачем это?

В эту минуту ей было приятно видеть Николая, даже его рябоелицо показалось красивее.

- Не гожусь я ни для чего, кроме как для таких делов! -сказал Николай, пожимая плечами. - Думаю, думаю - где мое место? Нету местамне! Надо говорить с людьми, а я - не умею. Вижу я все, все обиды людскиечувствую, а сказать - не могу! Немая душа.

Он подошел к Павлу и, опустив голову, ковыряя пальцем стол,сказал как-то по-детски, не похоже на него, жалобно:

- Дайте вы мне какую-нибудь тяжелую работу, братцы! Не могуя так, без толку жить! Вы все в деле. Вижу я - растет оно, а я - в стороне!Вожу бревна, доски. Разве можно для этого жить? Дайте тяжелую работу!

Павел взял его за руку и потянул его к себе.

- Дадим!..

Но из-за полога раздался голос хохла:

- Я тебя, Николай, выучу набирать буквы, и ты будешьнабойщиком у нас,

- ладно?

Николай пошел к нему, говоря:

- Если научишь, я тебе за это нож подарю…

- Убирайся к черту с ножом! - крикнул хохол и вдругзасмеялся.

- Хороший нож! - настаивал Николай. Павел тоже засмеялся.

Тогда Весовщиков остановился среди комнаты и спросил:

- Это вы надо мной?

- Ну да! - ответил хохол, спрыгнув с постели. - Вот что -идемте в поле, гулять. Ночь лунная, хорошая. Идем?

- Хорошо! - сказал Павел.

- И я пойду! - заявил Николай. - Я люблю, хохол, когда тысмеешься…

- А я - когда ты подарки обещаешь! - ответил хохолусмехаясь.

Когда он одевался в кухне, мать сказала ему ворчливо:

- Теплее оденься…

А когда они ушли все трое, она, посмотрев на них в окно,взглянула на образа и тихо сказала:

- Господи - помоги им!..

Дни полетели один за другим с быстротой, не позволявшейматери думать о Первом мая. Только по ночам, когда, усталая от шумной,волнующей суеты дня, она ложилась в постель, сердце ее тихо ныло.