Не стерпев, мать сказала:

- Вы бы о том поговорили, как пойдете!

- О решенном говорить - только путать! - мягко заметилхохол. - В случае, если нас всех заберут, ненько, к вам Николай Ивановичпридет, и он вам скажет, как быть.

- Хорошо! - вздохнув, сказала мать.

- На улицу бы пойти! - мечтательно проговорил Павел. - Нет,лучше дома посиди пока! - отозвался Андрей. - Зачем напрасно глаза мозолитьполиции? Ты ей довольно хорошо известен!

Прибежал Федя Мазин, сверкающий, с красными пятнами нащеках. Полный трепета радости, он разогнал скуку ожидания.

- Началось! - заговорил он. - Зашевелился народ! Лезет наулицу, рожи у всех - как топоры. У ворот фабрики все время Весовщиков с ГусевымВасей и Самойловым стояли, речи говорили. Множество народа вернули домой!Идемте, пора! Уже десять часов!..

- Я пойду! - решительно сказал Павел.

- Вот увидите, - обещал Федя, - после обеда встанет всяфабрика!

И он убежал.

- Горит, как восковая свечечка на ветру! - проводила егомать тихими словами, встала и вышла на кухню, начала одеваться.

- Куда вы, ненько?

- С вами! - сказала она.

Андрей взглянул на Павла, дергая себя за усы. Павел быстрымжестом поправил волосы на голове и вышел к ней.

- Я тебе, мама, ничего не скажу… И ты мне ничего не говори!Ладно?

- Ладно, ладно, - Христос с вами! - пробормотала она.

Когда она вышла на улицу и услыхала в воздухе гул людскихголосов, тревожный, ожидающий, когда увидала везде в окнах домов и у воротгруппы людей, провожавшие ее сына и Андрея любопытными взглядами, - в глазах унее встало туманное пятно и заколыхалось, меняя цвета, то прозрачно-зеленое, томутно-серое.

С ними здоровались, и в приветствиях было что-то особенноеСлух ее ловил отрывистые, негромкие замечания:

- Вот они, воеводы…

- Нам неизвестно, кто воеводит…

- Да ведь я ничего худого не говорю!..

В другом месте на дворе кто-то кричал раздраженно:

- Переловит их полиция - они и пропадут!..

- Ловила!

Воющий голос женщины испуганно прыгал из окна на улицу:

- Опомнись! Что ты, холостой, что ли?

Когда проходили мимо дома безногого Зосимова, которыйполучал с фабрики за свое увечье ежемесячное пособие, он, высунув голову изокна, закричал:

- Пашка! Свернут тебе голову, подлецу, за твои дела,дождешься!

Мать вздрогнула, остановилась. Этот крик вызвал в ней остроечувство злобы. Она взглянула в опухшее, толстое лицо калеки, он спрятал голову,ругаясь. Тогда она, ускорив шаг, догнала сына и, стараясь не отставать от него,пошла следом.

Павел и Андрей, казалось, не замечали ничего, не слышаливозгласов, которые провожали их. Шли спокойно, не торопясь. Вот их остановилМиронов, пожилой и скромный человек, всеми уважаемый за свою трезвую, чистуюжизнь.

- Тоже не работаете, Данило Иванович? - спросил Павел.

- У меня - жена на сносях. Ну, и день такой, беспокойный! -объяснил Миронов, пристально разглядывая товарищей, и негромко спросил:

- Вы, ребята, говорят, скандал директору хотите делать,стекла бить ему?

- Разве мы пьяные? - воскликнул Павел.

- Мы просто пройдем по улице с флагами и песни будем петь! -сказал хохол. - Вот послушайте наши песни - в них наша вера!

- Веру вашу я знаю! - задумчиво сказал Миронов. - Бумаги этичитал. Ба, Ниловна! - воскликнул он, улыбаясь матери умными глазами. - И тыбунтовать пошла?

- Надо хоть перед смертью рядом с правдой погулять!

- Ишь ты! - сказал Миронов. - Видно, верно про тебя говорят,что ты на фабрику запрещенные книжки носила!

- Кто это говорит? - спросил Павел.

- Да уж - говорят! Ну, прощайте, держитесь солиднее! Матьтихо смеялась, ей было приятно, что про нее так говорят. Павел сказал ейусмехаясь:

- Будешь ты в тюрьме, мама!

Солнце поднималось все выше, вливая свое тепло в бодруюсвежесть вешнего дня. Облака плыли медленнее, тени их стали тоньше, прозрачнее.Они мягко ползли по улице и по крышам домов, окутывали людей и точно чистилислободу, стирая грязь и пыль со стен и крыш, скуку с лиц. Становилось веселее,голос звучали громче, заглушая дальний шум возни машин.

Снова в уши матери отовсюду, из окон, со дворов, ползлилетели слова тревожные и злые, вдумчивые и веселые. Но теперь ей хотелосьвозражать, благодарить, объяснять, хотелось вмешаться в странно пеструю жизньэтого дня.

За углом улицы, в узком переулке, собралась толпа человек восто, и в глубине ее раздавался голос Весовщикова.

- Из нас жмут кровь, как сок из клюквы! - падали на головылюдей неуклюжие слова.

- Верно! - ответило несколько голосов сразу гулким звуком.

- Старается хлопец! - сказал хохол. - А ну, пойду, помогуему!..

Он изогнулся и, прежде чем Павел успел остановить его,ввернул в толпу, как штопор в пробку, свое длинное, гибкое тело… Раздался егопевучий голос:

- Товарищи! Говорят, на земле разные народы живут - евреи инемцы, англичане и татары. А я - в это не верю! Есть только два народа, дваплемени непримиримых - богатые и бедные! Люди разно одеваются и разно говорят,а поглядите, как богатые французы, немцы, англичане обращаются с рабочимнародом, так и увидите, что все они для рабочего - тоже башибузуки, кость им вгорло!

В толпе засмеялся кто-то.

- А с другого бока взглянем - так увидим, что и французрабочий, и татарин, и турок - такой же собачьей жизнью живут, как и мы, русскийрабочий народ!

С улицы все больше подходило народа, и один за другим людимолча, вытягивая шеи, поднимаясь на носки, втискивались в переулок.

Андрей поднял голос выше:

- За границей рабочие уже поняли эту простую истину всегодня, в светлый день Первого мая…

- Полиция! - крикнул кто-то.

С улицы в проулок прямо на людей ехали, помахивая плетками,четверо конных полицейских и кричали:

- Разойдись!

Люди хмурились, неохотно уступая дорогу лошадям. Некоторыевлезали на заборы.

- Посадили свиней на лошадей, а они хрюкают - вот и мывоеводы! - кричал чей-то звонкий, задорный голос.

Хохол остался один посредине проулка, на него, мотаяголовами, наступали две лошади. Он подался в сторону, и в то же время мать,схватив его за руку, потащила за собой, ворча: