- Им и счет особый и почет другой! - сказал Рыбин. - Мужикбогатеет - в баре прет, барин беднеет - к мужику идет. По неволе душа чиста,коли мошна пуста. Помнишь, Павел, ты мне объяснял, что кто как живет, так идумает, и ежели рабочий говорит - да, хозяин должен сказать - нет, а ежелирабочий говорит - нет, так хозяин, по природе своей, обязательно кричит - да!Так вот и у мужика с барином разные природы. Коли мужик сыт - барин ночь неспит. Конечно, во всяком звании - свой сукин сын, и всех мужиков защищать я несогласен…

Он поднялся на ноги, темный, сильный. Лицо его потускнело,борода вздрогнула, точно он неслышно щелкнул зубами, и продолжал пониженнымголосом:

- Прошлялся я по фабрикам пять лет, отвык от деревни, вот!Пришел туда, поглядел, вижу - не могу я так жить! Понимаешь? Не могу! Вы тутживете - вы обид таких не видите. А там - голод за человеком тенью ползет и нетнадежды на хлеб, нету! Голод души сожрал, лики человеческие стер, не живутлюди, гниют в неизбывной нужде… И кругом, как воронье, начальство сторожит -нет ли лишнего куска у тебя? Увидит, вырвет, в харю тебе даст…

Рыбин оглянулся, наклонился к Павлу, опираясь рукой на стол.

- Мне даже тошно стало, как взглянул я снова на эту жизнь.Вижу - не могу! Однако поборол себя, - нет, думаю, шалишь, душа! Я останусь! Явам хлеба не достану, а кашу заварю, - я, брат, заварю ее! Несу в себе обиду залюдей и на людей. Она у меня ножом в сердце стоит и качается.

У него вспотел лоб, он, медленно надвигаясь на Павла,положил ему руку на плечо. Рука вздрагивала.

- Давай помощь мне! Давай книг, да таких, чтобы, прочитав,человек покою себе не находил. Ежа под череп посадить надо, ежа колючего! Скажисвоим городским, которые для вас пишут, - для деревни тоже писали бы! Пустьваляют так, чтобы деревню варом обдало, - чтобы народ на смерть полез!

Он поднял руку и, раздельно произнося каждое слово, глухосказал:

- Смертию смерть поправ - вот! Значит - умри, чтобы людивоскресли. И пусть умрут тысячи, чтобы воскресли тьмы народа по всей земле!Вот. Умереть легко. Воскресли бы! Поднялись бы люди!

Мать внесла самовар, искоса глядя на Рыбина. Его слова,тяжелые и сильные, подавляли ее. И было в нем что-то напоминавшее ей мужа ее,тот - так же оскаливал зубы, двигал руками, засучивая рукава, в том жила такаяже нетерпеливая злоба, нетерпеливая, но немая. Этот - говорил. И был менеестрашен.

- Это надо! - сказал Павел, тряхнув головой. - Давайте намматериал, мы будем вам печатать газету…

Мать с улыбкой поглядела на сына, покачала головой и, молчаодевшись, ушла из дома.

- Делай! Все доставим. Пишите проще, чтобы телята понимали!- выкрикивал Рыбин.

В кухне отворилась дверь, кто-то вошел.

- Это Ефим! - сказал Рыбин, заглядывая в кухню. - Иди сюда,Ефим! Вот - Ефим, а этого человека зовут - Павел, я тебе говорил про него.

Перед Павлом встал, держа в руках шапку и глядя на негоисподлобья серыми глазами, русоволосый широколицый парень в коротком полушубке,стройный и, должно быть, сильный.

- Доброго здоровья! - сиповато сказал он и, пожав рукуПавла, пригладил обеими руками прямые волосы. Оглянул комнату и тотчас жемедленно, точно подкрадываясь, пошел к полке с книгами.

- Увидал! - сказал Рыбин, подмигнув Павлу. Ефим повернулся,взглянул на него и стал рассматривать книги, говоря:

- Сколько чтения-то у вас! А читать, верно, некогда. Вдеревне больше время для этого дела…

- А охоты меньше? - спросил Павел.

- Зачем? И охота есть! - ответил парень, потирая подбородок.- Народ начал пошевеливать мозгой. «Геология» - это что?

Павел объяснил.

- Нам не требуется! - сказал парень, ставя книгу на полку.

Рыбин шумно вздохнул и заметил:

- Мужику не то интересно, откуда земля явилась, а как она порукам разошлась, - как землю из-под ног у народа господа выдернули? Стоит онаили вертится, это не важно - ты ее хоть на веревке повесь, - давала бы есть;хоть гвоздем к небу прибей - кормила бы людей!..

- «История рабства», - снова прочитал Ефим и спросил Павла:

- Про нас?

- Есть и о крепостном праве! - сказал Павел, давая емудругую книгу. Ефим взял ее, повертел в руках и, отложив в сторону, спокойносказал:

- Это - прошло!

- Вы сами - имеете надел? - осведомился Павел.

- Мы? Имеем! Трое нас братьев, а надела - четыре десятины.Песочек - медь им чистить хорошо, а для хлеба - неспособная земля!..

Помолчав, он продолжал:

- Я от земли освободился, - что она? Кормить не кормит, аруки вяжет. Четвертый год в батраки хожу. А осенью мне в солдаты идти. ДядяМихаиле говорит - не ходи! Теперь, говорит, солдат посылают народ бить. А ядумаю идти. Войско и при Степане Разине народ било и при Пугачеве. Пора этопрекратить. Как по-вашему? - спросил он, пристально глядя на Павла.

- Пора! - с улыбкой ответил тот. - Только - трудно! Надознать, что говорить солдатам и как сказать…

- Поучимся - сумеем! - сказал Ефим.

- Если начальство на этом поймает - расстрелять может -закончил Павел, с любопытством глядя на Ефима.

- Оно - не помилует! - спокойно согласился парень и снованачал рассматривать книги.

- Пой чай, Ефим, скоро ехать! - заметил Рыбин.

- Сейчас! - отозвался парень и снова спросил: - Революция -бунт?

Пришел Андрей, красный, распаренный и угрюмый. Молча пожалруку Ефима, сел рядом с Рыбиным и, оглянув его, усмехнулся.

- Что невесело смотришь? - спросил Рыбин, ударив его ладоньюпо колену.

- Да так, - ответил хохол.

- Тоже рабочий? - спросил Ефим, кивая головой на Андрея.

- Тоже! - ответил Андрей. - А что?

- Он первый раз фабричных видит! - объяснил Рыбин. - Народ,говорит, особенный…

- Чем? - спросил Павел.

Ефим внимательно осмотрел Андрея и сказал:

- Кость у вас острая. Мужик круглее костью…

- Мужик спокойнее на ногах стоит! - добавил Рыбин. - Он подсобой землю чувствует, хоть и нет ее у него, но он чувствует - земля! Афабричный - вроде птицы: родины нет, дома нет, сегодня - здесь, завтра - там!Его и баба к месту не привязывает, чуть что - прощай, милая, в бок тебе вилами!И пошел искать, где лучше. А мужик вокруг себя хочет сделать лучше, не сходя сместа. Вон мать пришла!

Ефим подошел к Павлу, спросив:

- Может, дадите мне книжку какую-нибудь?

- Пожалуйста! - охотно отозвался Павел.