Эвтерпа видела, как у той девушки подломились ноги и Уинтерборн едва успел ее подхватить и заботливо опустить на землю.

Эвтерпа видела, как она там упала лицом вниз на выжженную, усеянную пеплом землю. Слышала, как она там истошно кричала и царапала землю, словно надеялась на чудо – извлечь из-под пепла своих родителей живыми и невредимыми.

Откуда-то с неба упала птица.

Из троих этого никто не заметил. Они стояли на пепелище среди обгорелых обломков дома. Но, наблюдая со стороны, Эвтерпа и Сильюн видели все.

Видели, как налетел сильный порыв ветра и поднял над пепелищем грязно-серый вихрь. Как закружились в нем обуглившиеся головешки, обломки, мусор и посыпались на землю.

С тяжелым глухим звуком упала на землю еще одна птица – дикая утка с озера. Небо над сгоревшей усадьбой потемнело, невидимая рука скомкала темное облако в грозовую тучу. Обрушился дождь. Еще несколько птиц упало на землю.

Эвтерпа слышала, как Сильюн шумно вздохнул.

– Это ты! – с восхищением прошептал он. – Твой Дар. Невероятно!

Эвтерпа не разделяла его восхищения. Сердце в груди сжалось. Собственный Дар пугал и вызывал отвращение.

– Смотри! – услышали они, как закричала Талия, отвлекая Уинтерборна от девушки, которой он был занят. Оба уставились на заливной луг на противоположном берегу реки, питавшей ров.

Река создавала естественную противопожарную преграду, поэтому трава и цветы на лугах остались нетронутыми, в то время как усадьба полностью выгорела. Но сейчас трава, качаясь, гнулась к земле, словно ее прижимало ветром, и жухла.

– Это она! – закричала Талия, стараясь перекричать шум дождя. – Она этим не умеет управлять, это происходит спонтанно. Я уже видела подобное несколько раз, это происходит, когда она очень сильно расстроена. Ее надо остановить!

Пак испуганно завыл и прижался к ногам обезумевшей от горя хозяйки. Но вдруг дернулся и испустил дух, поджав лапки. Он лежал, свернувшись калачиком у ее ног, как часто лежал в счастливые дни жизни.

У Эвтерпы, стоявшей в саду рядом с Сильюном, вырвались сдавленные рыдания. Горячие слезы полились по щекам.

– Останови ее! – умоляюще закричала Талия; сейчас она, как и сестра, выглядела безумной. Мокрые, растрепанные ветром волосы закрывали ей лицо. Над головой черноту неба разрывали сверкающие молнии. – Я не могу! У меня нет той силы. Но ты сможешь!

Эвтерпа видела, как возлюбленный склонился над ее телом. Тело сотрясалось от силы вырвавшегося наружу Дара, и этот Дар нес с собой хаос и разрушение. Уинтерборн поднял ее и, крепко прижав к груди, нежно поцеловал в лоб.

Он что-то тихо говорил. Что? Зрителям в саду было не слышно. Но Эвтерпа знала, чтó он говорил.

Она вспомнила.

«Тихо! – говорил он ей тогда, и его Дар вибрировал в его голосе. – Я люблю тебя. Успокойся».

Девушка в его объятиях обмякла. И буря мгновенно стихла. Талия провела ладонями по лицу, убирая волосы, растерянно, не веря своим глазам, оглядела разрушения на земле, подняла голову к чистому голубому небу.

В залитом солнцем саду к Эвтерпе вернулась память. Ужас, который был так надежно спрятан за пеленой беспамятства, выполз наружу.

Она чувствовала руки Сильюна, державшие ее за плечи. Юноша – сын ее сестры – повернул ее к себе, и она посмотрела ему в лицо.

– Теперь вы все знаете, – сказал он. – И скоро наступит время покинуть этот сад. Они оба ждут вас. Ждут долгие годы.

Гавар

Даже если весь Милмур, город рабов, охватит пожар, Гавар не понимал, почему это должно быть его проблемой. Особенно в восемь часов утра.

Как несколько инцидентов и арестов на севере страны могли привести к экстренному созыву Совета юстиции? Что такого важного произошло, что он должен покидать Кайнестон и свою маленькую дочь? Ему и так довольно скоро придется уехать надолго в Грендельшам, где должны состояться вторые дебаты.

За окнами зала Совета юстиции шел снег, Гавар смотрел на него и думал о том, как маленькая рабыня Дейзи пойдет гулять с Либби. Как они, возможно, будут лепить снеговика. Хорошо, если они обе оденутся потеплее.

– Не отвлекайся.

Шепот отца в самое ухо был подобен холодному ветру, залетевшему с улицы, но от этого шепота Гавар не мог закрыться, как от ветра, вжав голову в плечи или подняв воротник. Он передернул плечами и попытался сосредоточиться на спикере в дальнем конце стола. Было бы легче, если бы у женщины голос был не такой монотонный, а внешность не столь банальной.

– …Крамольная литература, – говорила она, – распространялась по всему городу, включая общежития, рабочие места и даже санитарные помещения. Это туалеты, – пояснила женщина.

Гавар хмыкнул. Эта простолюдинка думает, что Равные никогда не пользуются «санитарными помещениями»? Хотя, действительно, ему случалось встречать таких, которые смотрели на Равных как на небожителей. Гавар не прилагал усилий, чтобы поколебать их веру. Невежество порождает страх, любил повторять его отец, а страх порождает покорность.

Но что-то эта сентенция не вполне работает, если верить тому, чтó говорит женщина.

Первые несколько минут Гавар слушал ее внимательно. Идиотское Предложение Зелстона, несмотря на акт Тишины, не только просочилось за стены парламента, но и достигло по крайней мере одного из городов рабов. Жители Милмура подняли шум и потребовали, чтобы парламент голосовал за Предложение.

Смехотворно. Они думают, что могут чего-то добиться? Ровным счетом ничего – ну разве что увеличат себе годы отработки. А зачинщики получат пожизненное или, возможно, благотворное перевоспитание в замке лорда Крована. И тот сумасшедший, кто рискнет пойти на это, по определению социально опасен.

Крован был почетным членом Совета юстиции, но, слава богу, никогда не являлся на заседания. Он редко покидал свой Элен-Дочис – Остров надежды – замок в Шотландии, стоявший на маленьком острове посреди большого озера. Он жил там один, не считая нескольких рабов и прóклятых, – самая худшая участь для тех, кто приговорен к пожизненному.

Работа с прóклятыми – никто никогда не спрашивал, что он с ними делает, – отнимала у него очень много времени. Только раз в год появлялся он в Вестминстере на открытии парламентской сессии, но и это считал слишком частой отлучкой из своего замка. Даже в Доме Света делалось как-то мрачно, когда он там присутствовал. И конечно же, он обязательно являлся в Кайнестон на третьи дебаты.

«Когда стану канцлером – к несчастью, придется общаться с Крованом», – со скукой подумал Гавар, пропуская мимо ушей занудное повествование супервайзера Милмура. Приговор проклятия всегда выносил канцлер, после чего приговоренного доставляли к его новому хозяину.

Гавар не мог вспомнить, когда это вошло в практику. И кто был инициатором? Его отец? Крован присутствовал при вынесении каждого такого приговора, заявляя свои права на новое имущество. Все это было довольно отвратительно, но существовала еще одна причина для сомнений: действительно ли высшая должность в государстве оценена по достоинству и это единственное, к чему нужно стремиться, если не брать во внимание постоянные напоминания отца, что должность канцлера принадлежит Джардинам по праву рождения.