Но Блад оставался серьёзным.

— Если вы капитан этого корабля, то мне хотелось бы узнать,что означают эти изображения на парусах.

— О, это длинная и довольно безобразная история.

Блад понял намёк.

— Тогда пройдёмте вниз, — предложил он, — и вы нам еёрасскажете.

Они спустились в большой салон «Арабеллы», с его резнымипозолоченными панелями, зелёной драпировкой, роскошной мебелью, книгами,картинами и прочими атрибутами сибарита, которые скромный моряк с севера Англииникак не ожидал увидеть на корабле. Здесь капитан Блад представил гостю себя исвоих трёх офицеров, что сразу же умерило агрессивное настроение маленькогокапитана. Но когда они сели за стол, на который негр-стюард подал канарскоевино, нантское бренди и кувшин холодного пунша, изготовленного из рома, сахара,воды и мускатных орехов, его бешенство взыграло с новой силой, и он приступил крассказу о своих злоключениях.

Капитан Уокер отплыл из Плимута[94] шесть месяцев назад и впервую очередь зашёл на побережье Гвинеи, где он погрузил на борт триста молодыхздоровых негров, купленных им за ножи, топоры и побрякушки у местного вождя, скоторым он уже неоднократно проделывал подобные операции. С этим ценным грузомпод палубой капитан отправился на Ямайку, где был невольничий рынок, но в концесентября неподалёку от Багамских островов его захватил шторм — предвестникприближающегося сезона ураганов.

— С Божьей помощью мы справились с бурей, — продолжал Уокер.— Но корабль вышел из неё настолько потрёпанным, что мне пришлось выбросить заборт все пушки. Судно дало течь, и мы были вынуждены всё время работатьпомпами; надводная часть почти целиком была изуродована, а бизань-мачта сталавовсе непригодной. Нужно было зайти в ближайший порт для ремонта, а этим портомоказалась Гавана.

Когда алькальд[95] порта поднялся на борт и увидел плачевноесостояние моего корабля, к тому же оставшегося без орудий, он позволил мненайти убежище в лагуне, где мы и занялись ремонтом без кренгования.

Чтобы расплатиться за всё необходимое, я предложил алькальдупродать ему несколько черномазых, которых я вёз. Так как у них на рудникесвирепствовала не то оспа, не то жёлтая лихорадка, то они очень нуждались врабах. Алькальд изъявил желание купить у меня всю партию, если я соглашусьпродать. Я был очень рад облегчить корабль от груза и счёл просьбу алькальдаизбавлением от всех трудностей. Но всё оказалось не так, как я предполагал.Вместо золота алькальд предложил мне взять плату в виде крокодиловых кож,составляющих, как вам, возможно, известно, основной товар острова Куба. Ничтоне могло удовлетворить меня больше, так как я знал, что могу перепродать кожу вАнглии за втрое большую цену. Тогда алькальд вручил мне счёт, и мы условились,что погрузим кожи, как только будем готовы к выходу в море.

Я поспешно приступил к ремонту, довольный удачной сделкой.Плавание, которое едва не кончилось кораблекрушением, неожиданно оборачивалосьдля меня очень выгодным.

Но я не принял в расчёт испанской подлости. Когда мы наконецзакончили с ремонтом, я написал алькальду, что мы готовы погрузить кожисогласно его счёту. Но матрос, которого я послал на берег, вернулся назад ссообщением, что генерал-губернатор Кубы не разрешает погрузку, так как считаетпротивозаконной торговлю с иностранцами в испанском поселении, и что алькальдсоветует нам тотчас же выйти в море, покуда генерал-губернатор не наложилзапрет и на наше отплытие.

Вы легко можете представить мои чувства. Том Уокер — нетакой человек, который позволит бессовестно обобрать себя кому бы то ни было,будь то карманный воришка или генерал-губернатор. Поэтому я сам отправился наберег, и не к алькальду, а прямо к генерал-губернатору — знатному кастильскомугранду с именем, не менее длинным, чем моя рука. Они именовали его не короче,чем дон Руис Перера де Вальдоро и Пеньяскон, а он к тому же ещё граф Маркос.Одним словом, всем грандам гранд.

Я выложил ему счёт за погрузку и откровенно рассказал ему,как надул меня этот чёртов алькальд, не сомневаясь, по простоте душевной, чтосправедливость сейчас же будет восстановлена.

Но этот негодяй только презрительно улыбнулся и пожалплечами.

— Закон есть закон, — сказал он. — Декретом егокатолического величества нам запрещены всякие торговые операции с иностранцами.Поэтому я не могу позволить погрузить кожи.

Потеря прибыли, на которую я рассчитывал, меня здоровоогорчила, но я держал свои мысли при себе.

— Ладно, — сказал я. — Пусть будет по-вашему, хотя это дляменя не слишком удобно, а закон мог бы подумать, прежде чем давать мне счёт опогрузке. Вот он, этот счёт, можете забрать его и вернуть мне моих тристанегров.

Губернатор нахмурился и постарался смутить меня взглядом,покручивая свои усы.

— Боже, дай мне терпение! — воскликнул он. — Эта сделкатакже была незаконной. Вы не имели права продавать здесь ваших рабов.

— Я продал их по просьбе алькальда, ваше превосходительство,— напомнил я.

— Друг мой, — сказал губернатор, — если бы вы совершилиубийство по чьей-нибудь просьбе, значит, нужно было бы простить вампреступление?

— Но нарушил закон не я, — возразил я, — а алькальд, которыйкупил у меня рабов.

— Вы оба виноваты. Следовательно, никто не должен получитьприбыли. Рабы конфискуются в пользу государства.

— Вы слышали, господа, что я не стал скандалить из-за потерисвоей законной прибыли на кожах. Но этот испанский джентльмен ободрал меня каклипку — попросту украл весь мой груз чернокожих, а это уже я был не в состояниипереварить. Моя вспыльчивость дала себя знать, и я, вскочив на ноги, набросилсяна этого дона Руиса Переру де Вальдоро и Пеньяскон, пытаясь пристыдить его затакую несправедливость и заставить хотя бы заплатить мне за рабов золотом. Нобессовестный негодяй позволил мне высказаться, а затем снова показал зубы всвоей гнусной улыбочке.

— Мой друг, — заявил он, — у вас нет причин беспокоиться ижаловаться. Неужели вы не понимаете, что я и так делаю меньше, чем требует отменя долг, который повелевает мне захватить ваш корабль, ваш экипаж и вассамого и отправить вас в Кадис или Севилью как еретиков.

Здесь капитан Уокер сделал паузу, чтобы дать немногосхлынуть бешенству, которое охватило его при этих воспоминаниях.

— Провалиться мне на этом месте, если я трус, но моясмелость при этих словах моментально испарилась.