Я ломала голову над этим вопросом почти до утра. Так и не сумев уснуть, и то и дело проверяла мобильный, но звонков не было.

Разбудил меня в половине восьмого пришедший с обходом Мажаров. Вид у него был, мягко говоря, непраздничный – серое лицо, провалившиеся глаза, такое ощущение, что не спал всю ночь.

– Как вы себя чувствуете, Регина Владиславовна? – спросил он, присаживаясь на край кровати.

– Плохо спала…

– Игорь Александрович вчера успокоительное назначал?

– Да… но что-то не помогло особо…

– Вы раньше принимали какие-то препараты?

– Нет. А почему вы спросили?

– Обычно люди вашей профессии страдают различными неврозами, бессонницей и зачастую принимают бесконтрольно препараты, призванные это исправить.

– Нет, я никогда ничего не принимала крепче валерьянки. Это же ничего?

– Это ничего, – как-то рассеянно отозвался Мажаров, измеряя мне давление. – Так, ну, сегодня лучше. Значит, послезавтра на стол, Регина Владиславовна. Сегодня придется немного походить и сдать все анализы, но это быстро, после обеда будете свободны, сможете отдохнуть и собраться с мыслями.

– У вас все в порядке, Матвей Иванович? – вдруг спросила я и чуть не прикусила язык.

– Что? – удивленно переспросил он. – Простите, не понял.

– Я имела в виду… вы здоровы?

– Да, спасибо, я в порядке. Теперь вернемся к вашему здоровью, если не возражаете. На ночь назначу хорошее снотворное, с вечера желательно ничего не есть и не пить.

Я почувствовала себя очень неловко – ну, вот к чему сунулась с вопросом, видно же, что он не в порядке, да только кто я ему, чтобы со мной это обсуждать?

– Если есть вопросы, я могу ответить на них после обхода с главным хирургом, – продолжал Мажаров, и мне казалось, что это говорит не он, а какой-то автомат внутри него – как пластинка.

– Вы мне вчера все понятно объяснили.

– Но вы все равно еще раз подумайте.

Он вышел из палаты, как-то ссутулив плечи, и даже походка его говорила о том, что все-таки у него неприятности.

Самое странное заключалось в том, что и у Драгун было такое же опрокинутое лицо, хоть она и старалась держаться как обычно. Но даже очки с чуть затемненными стеклами не маскировали кругов под глазами.

Выслушав предложенный Мажаровым план операции, она кивнула, сжав на секунду пальцами переносицу:

– Да… согласна, это оптимальный вариант вмешательства. Берите анализы, готовьте предоперационный эпикриз.

Судьба моего лица была решена за считаные минуты, хотя произошло это, конечно, гораздо раньше.

Аделина

Впервые с того дня, как Матвея ранили в грудь, я почувствовала, как у меня болит сердце. Невозможно наблюдать за тем, как мучается твой любимый человек, и не иметь возможности вмешаться.

Не пообещай я Матвею, что не влезу, уже бы что-то предпринимала, но он категорически отверг мою помощь, и в душе я его понимала. На его месте я тоже не хотела бы вмешивать родного человека в свои проблемы, в этом мы были похожи. Но как же сложно держать это слово, как же сложно…

Я наблюдала за Матвеем на обходе. Он вел себя как обычно, разве что выглядел немного отстраненным, но это никак не сказывалось ни на представлении его клиентов, ни на разборе клиентов других хирургов. Ну, Матвей профессионал, для него работа на первом месте…

Однако мне не казалась хорошей мысль разрешать ему оперировать. Зная, что сам он от операций не откажется, я лихорадочно искала, с кем бы обсудить создавшуюся ситуацию, и пришла к выводу, что довериться могу только своему заместителю дяде Славе Василькову.

Дядей Славой он был только для меня, так как знал еще с детства и даже некоторое время пытался ухаживать за моей мамой, правда, совершенно без взаимности.

Я пригласила его в клинику в тот же день, как открыла ее, и дядя Слава сперва работал хирургом, потом стал моим заместителем, а теперь и вовсе перешел на административную работу. Кстати, именно он подтолкнул нас с Матвеем друг к другу, иначе мы так и занимались бы исключительно научными разработками. Так что дядя Слава идеально годился на роль советчика в нашей непростой ситуации.

После обхода я попросила Василькова зайти ко мне в кабинет.

Он пришел минут через десять, сел на диван, вытирая лоб платком:

– Чего звала?

– Поговорить надо, дядя Слава, – я закрыла дверь на ключ, и Васильков понял, что разговор будет строго между нами. – Ты Матвея сегодня на обходе видел?

– Ну? Выглядит не очень, видимо, не спал. Что-то случилось?

– Случилось, дядя Слава. Я даже не знаю, как об этом говорить… – Я взяла пачку сигарет и села на подоконник, чуть приоткрыв створку и игнорируя недовольный взгляд недавно бросившего курить Василькова.

– Ну так и говори – словами, другого способа вроде нет.

– Мне не до шуток. Дядя Слава… на Матвея дело завели… об изнасиловании… – Я даже зажмурилась, когда произносила это, потому что подобная фраза казалась мне чем-то постыдным, да так и было, собственно…

– Что?! – выдохнул Васильков, расслабляя узел галстука, словно тот ему мешал.

– Вот так… Матвей переживает, и я боюсь, как бы это не сказалось на его работе, понимаешь?

– Да ты сдурела, что ли?! – рявкнул вдруг дядя Слава так, что я от неожиданности выронила сигарету. – Ты о чем вообще думаешь, с ума сошла совсем?! Что у тебя в голове творится, Делька?! Мужа обвиняют по тяжкой статье – а она боится, как бы он кому шов неровный не наложил!

– Дядя Слава… – опешив от неожиданности, пробормотала я, поднимая сигарету и бросая ее в пепельницу, но он перебил:

– Я сто лет дядя Слава тебе! Но каждый раз удивляюсь тому, насколько ты лишена каких-то элементарных человеческих качеств и эмоций! Просто поразительно!

– Ты не понимаешь… я хочу ему помочь, но не знаю как. Он категорически запретил вмешиваться, и я знаю, что, если вдруг ослушаюсь, он не будет доволен. Но что-то сделать я должна! И я вижу, что он ни о чем больше думать не может… и это нормально… но… да, я, наверное, сволочь, но я не могу позволить ему напортачить еще и на работе, чтобы его еще и в халатности обвинили, понимаешь?!

– Погоди… – поморщился Васильков. – Давай оставим твою обожаемую клинику хоть на секунду. Тут у человека – у мужа твоего, напомню – судьба решается, а ты о чем-то непонятном думаешь. Надо же делать что-то, Аделина!

– Что?! Ну что я могу – когда Матвей ясно сказал – не лезь?! Сказал, что шумиха может нанести урон репутации… – тут я осеклась, и дядя Слава зло закончил:

– …твоей клиники, да? Опять за рыбу деньги! Да у тебя вообще есть что-то святое помимо этого места, а?!

– Есть. Матвей.